И вот наконец-то она добралась до израненной птицы и очень осторожно высвободила одно за другим ее крылья из ветвей, хоть по рукам у нее текла ядовитая сукровица, обжигая и скручивая их, как ветви дерева. Они стали похожи на клешни, и от них исходил смрад разлагавшейся плоти. И все же они продолжали свой самоубийственный труд, высвобождая крылья из сетей веток. Птица слабо встрепенулась в руках у девочки. Казалось, солнечные лучи причиняют ей больше боли, чем колючие ветки. Одну из них Ренна боялась трогать, она впилась птице прямо в грудь. Наконец она решилась. Крепко ухватив ее своими обожженными пальцами, она резко потянула ее на себя. Ветка треснула и обломилась. Прижимая к себе птицу одной рукой, Ренна осторожно спустилась с дерева. И вот наконец она ступила босыми ногами на мостовую, которая зашипела под ней, когда капли ядовитой сукровицы, изуродовавшей ее руки и ноги, упали на устилавший мостовую камень. Она развернула свою ношу так, чтобы торчавшая из груди ветка была сверху, и тут почувствовала, как ее грудь прожигают ядовитые капли. Но она не обращала внимания на боль, ибо хоть боль размывала границы ее рассудка и покрывала их кровавой пеленой, она еще больше обостряла в ней чувство долга».
* * *
В этом месте старуха прервала свой рассказ и, тяжело оперевшись на свой посох из искореженного дерева, обвела глазами своих слушателей. Они сидели, сбившись стайками, как перепуганные птицы, и было видно, что им совсем не нравится ее рассказ. Быть может, что-то казалось им слишком надуманным или, наоборот, слишком похожим на правду, но опытная рассказчица хорошо знала свое дело, и все они были целиком погружены в ее повествование. И они сидели, съежившись в полуиспуге-полувоспоминаниях о том, о чем лучше не вспоминать.
Девочка, сидевшая в ногах у старухи, зашевелилась, но тут же вновь замерла под колючим взглядом дряхлого волка. Она хотела что-то сказать, но быстро передумала, заметив на себе его пронизывающий насквозь взгляд.
Старуха сделала свистящий вдох своим беззубым ртом, точно готовясь к тяжелой битве. Однако вызова не последовало. И она продолжила.
* * *
«Лишь через много дней князь Ириен (а это, конечно же, был он) смог перевести свой взгляд с сырых, выбеленных известью стен. И еще больше дней прошло, прежде чем он смог произнести простое заклинание, чтобы вернуть себе свой нормальный облик. Трудно представить себе, как удивилась Ренна, когда, ссутулившись от свалившихся на ее плечи забот и наработавшись за день своими обожженными руками, она вернулась как-то вечером в подвал, служивший ей пристанищем и обнаружила на устланном соломой полу вместо золотого сокола (каким она его себе воображала) стройного князя-демона. Он был одет в обычную для демонов одежду: темную шелковую рубашку и брюки цвета выдержанного красного вина. Его изящные пальцы украшали перстни с лунным камнем и бриллиантами, переливы которых доступны разве что безумным. Плащ, который он накинул на плечи, был соткан из шерсти всех сущих ночных тварей: адских псов, оборотней и гривы диких ночных кобылиц — кошмаров
