Потом исчез — уехал, знать. И все. А все же истинно было и навсегда с ней осталось. Как Волот.
От инвалида ушла Ольга, к сестре уехала. Замуж больше не выходила. Но мужиков не чуралась, и они не обходили ее вниманием. И выпить в компании любила.
Старший сын вырос серьезный, кандидатом наук стал. И женился на такой же ученой. Толь-ко жесткая и грубая она была, ее ученая невестка. А Ольга с ней — назло — ласкова до приторности. Иногда казалось ей: может, невестка и не понимает, что тем самым Ольга смеется над ней, над ее грубостью. Но очень даже невестка все это понимала, только плевать ей было на тонкую Ольгину подначку — она Ольгу за человека не считала.
Младший сын — безалаберный, как она, вырос: ни одной семьи не сладил, хотя женился четыре раза. И на работе долго не держался. Ни дома, ни дела, только дым колечками к потолку, и лицо, и жесты — все в Ольгу. Не то чтобы пил, но потолковать в компании любил. Да еще утеха жизни — мотоцикл.
Как-то приснилось Ольге: бредет она сквозь метель к дому. Вот уже и дом виден, и бабульки облепили окна. Но смотрят на нее без любви.
— Откройте! — стучит Ольга в дверь. А из-за двери:
— Нашлась гостея! Незваные гости глодают кости!
И Лукерья притоптывает, поет:
Чай пила, конфеты ела,
Позабыла, с кем сидела!
«Это они меня за соседскую бабушку принимают, за те чаи злятся», — думает Ольга. А бабка Паша:
— Сладкого захотелося? Сладко евши да горько отрыгнется!
Крутится, раскрывается во сне Ольга — душно в комнате, а не встать, не проснуться.
Метет-метет метель. И несет ее Волот. Прислонит к коленке и смотрит-смотрит. А бабульки уже облепили окна:
— Иде? Иде Басенька?
«Да вот же, вот же я!» — хочет крикнуть Ольга, но голоса нету.
— Иде, иде Вольга?
— Эка, старые, или уж и слепые стали, свою милую внучку не признаете? Вот же я, и Волот меня несет!
— И-и, хорош парень! — говорит бабка Луша и сладко улыбается. Но вроде и нет Волота рядом. Так и всегда-то было: он здесь или нет? И сердце болит. «Он хорош, а я, что ж, плоха?» — силится она крикнуть и кричит наконец. И слеза вдруг течет по щеке бабушки Луши. И оглядывается в тоске Ольга, и смотрит на нее из зеркала толстая, неповоротливая бабушка Луша, и вроде уже не бабушка Луша это, а она, бабулька Ольга. Где же Волот-то? Нес-нес, да не донес, на дороге бросил. «Мы уже дома, а ты в гостях», — кривляются в окошке бабульки. Не в гостях — на дороге. Нет Волота, да что-то же все же есть? Не вспомнить. Пусто вокруг.
