Талисман Авиценны | страница 23



И с этой книжкой записной.
Как долго был я в Хамадане
С его ночными холодами,
С неутоленной тишиной.
Дом древний осыпает глину.
Еще торчит наполовину
Над площадью его стена.
Снести его — один лишь росчерк.
Как видно, расширяют площадь,
Где водворился Ибн Сина.
А может, сокрушил дувалы
Везир-философ, как бывало,
Порядок в царстве наводя.
Он, ни о чем не сожалея,
Стоит спиною к мавзолею,
Где прах, укрытый от дождя,
Из древних давних далей поднят,
Глядит он в завтра, не в сегодня
И ощущает шар земной,
И мавзолей под лунным светом,
Как вознесенная ракета,
Готов рвануться в век иной.

БАЛЛАДА ПОСЛЕДНИХ ТРАВ

Вы скажете, это легенда?
Но правда в нее вплетена.
Все дороги Востока
пешком прошел Ибн Сина.
К больному входил, как чудо,
в дома бедняков и вельмож,
С ним рядом были повсюду
слово, трава и нож.
Он так изучил все травы
за годы своих мытарств,
и столько он приготовил
неведомых миру лекарств…
Всю жизнь он со смертью дрался,
не зная покоя и сна.
А смерть, словно рысь, незаметно
подкралась к нему сама.
Перо уронил он внезапно
и выдохнул сдавленный крик.
Вбежал Джузджани его верный —
помощник и ученик.
Упал на колени, прижался
к руке, невесомой, как дух.
Удары слабого пульса
читал, как молитву, вслух.
Учитель очнулся, чуть слышно,
замедленно говоря:
— Мне снится песок, а в небе
кривая верблюжья ноздря.
— Учитель, ты бредишь? Учитель…—
зашелестел Джузджани.—
Возьми мою кровь и силу.
Помочь тебе чем, шепни.—
Учитель вцепился руками
в широкие рукава.
Еще невнятней и тише
стали его слова:
— Ты видишь там сорок сосудов,
в них сгусток трав и огня.
Если ты будешь точен,
ты к жизни вернешь меня.
Надписаны все лекарства,
волшебный черед не забудь —
Одно ты вольешь мне в губы,
другим разотрешь мне грудь.
А если не будет угодно
меня воскресить судьбе,
Раздай имущество бедным,
а книги возьми себе.
Да, вот еще… — он приподнялся
и воздух схватил рукой.
И тихо осел, и замер,
морщинистый и сухой.
Забыв обо всем на свете,
его обхватил Джузджани.
Зачем-то трясет ему плечи,
будто проснутся они.
Растерянный, одинокий,
как путник, забывший свой путь,
он молит и молит аллаха
учителя к жизни вернуть.
Как женщина, стонет и плачет,
беспомощно глядя вокруг.
И вдруг замечает сосуды,
которые ждут его рук.
А руки ему непослушны,
как будто он весь костяной.
Но к точности он недаром
приучен был Ибн Синой.
Разжав учителю зубы,
он льет ему снадобье в рот.
То ноги ему увлажняет,
то спину, то грудь ему трет.
Упругим становится тело,
теплеет и ширится грудь.
Разглаживаются морщины,
лицо розовеет чуть-чуть.