И вдруг, громыхая в пятьсот сердец,
Нагло хватают его гулямы,
Без зова хлынувшие во дворец.
Военачальник, тот самый верзила:
— Хватит, — хрипло ему орет,—
Мне тоже подходит халат везира,—
И тычет ему кулачище в рот.
Тронный зал утопает в крике.
Везира таща, лезут чуть не на трон.
Они не желают рыть арыки
И не хотят убираться вон.
Они себе устроили праздник.
Ножи над царством занесены.
Что надо им?
Для начала казни
Ненавистного Ибн Сины.
Он понял: путь его к смерти распахан,
И молча ждал в руках сторожей,
Что вымолвит наместник аллаха,
Хозяин этих слепых ножей.
Все предвидел везир, вот только с войском
Не сумел додумать одно.
Есть у войска такое свойство —
Не любит оружье бросать оно.
Великий владыка, чье длинное имя
Приводит в трепет с давних времен,
Глаза от пола никак не поднимет —
Он чувствует, что зашатался трон.
Наконец проскрипело в примолкшем зале,
С фальцета опускаясь к басам:
— Казнить успеем. Вы опоздали.
Час назад я сместил его сам.—
Вот, везир, тебе последняя милость —
Жизнь до времени сохрани.—
Чиновная дрянь перед ним расступилась,
А внизу уже ждал ученик Джузджани.
Что теперь, опять отшельничий посох?
Где искать свою долю на этот раз?
— Мне страшно, — сказал Джузджани.
Философ
Скосил свой грустный, свой длинный глаз.
Заговорил как бы сам с собою,
Подбирая растерянные ключи:
— Пусть лицо твое пожелтеет от боли.
Но если тяжко тебе, молчи.—
Стало вдруг нестерпимо душно —
Глаза на него подняла с тоской,
Лепешку выпрашивая, девчушка
С прозрачной, как лепесток, рукой.
Ему дописывать предстояло
«Китаб справедливости» — книгу добра.
Он пальцами бороду тронул устало
И не понял, что в ней полно серебра.
— Джузджани, нам опыт раздумья множит,—
Правитель может казнить, украсть,
Но счастья для всех он создать не сможет.
Беспомощна и беспощадна власть.
Над горою Альванда ветром размыло
Тучу, несущую свежесть дождей. Он сказал:
— Джузджани, я не вылечил мира.
Что ж, пойдем полечим людей.—
Обогнали их всадники на дороге.
Плетьми помахивая, спеша,
Посланные собирать налоги
С людей, у которых нет ни гроша.
