, – писал он в 11 марта 1917 г., во многом предвосхитив грядущие события российской истории.
Начало Гражданской войны, действия противоборствующих сторон на фронтах никак не обозначены в записях дневника. Впрочем, так же он реагировал и на другие эпохальные события, например Октябрьскую революцию, которой Б. В. Никольский не посвятил ни строчки: с 22 сентября по 20 ноября 1917 г. нет ни одной записи в дневнике. Б. В. Никольского не волновала фактическая сторона событий, однако дневник сохранил его восприятия и эмоциональные реакции. Октябрьская революция произвела на автора удручающее впечатление: «Прожить 47 лет в незыблемом убеждении, что Россия – незыблема, неколебима, нерушима, что перед ней – сияющая вечность, бесконечные победы <…> питать эту веру до конца, до сей минуты не поколебленной, и видеть Россию поруганной, оплеванной, преданной, битой, ведомою на позорное распятие <…> Я думаю, наступает самая скорбная часть моего существования»94.
Отношение Б. В. Никольского к началу Гражданской войны было весьма противоречивым. С одной стороны, его подавлял тот хаос, что творился в стране, с другой стороны, «падение в бездну» автор воспринимал как путь к спасению: «О, подлое, подлое, подлое племя, праздный, ленивый, лукавый и распущенный народ! Какими испытаниями, какими палками вогнать тебя в честную, трудовую жизнь? <…> Господи, вразуми народ всею мерою столь заслуженных им наказаний и помилуй Россию!»95
В разжигании войны Б. В. Никольский откровенно обвинял союзников России по Антанте: «В Петрограде на почве голода настроение нервное, злобное и явно разжигаемое незримой агитациею. Положение мне совершенно ясно. Немцы заинтересованы в том, чтоб у нас был порядок, и мы пахали и сеяли. Благородные союзники, будь они трижды прокляты, заинтересованы в том, чтобы немцам ничего с нас не досталось, и потому не жалеют денег на «углубление революции», т. е. усиленно внедряют нам голод, анархию, разорение и нищание»96. Даже восстание левых эсеров в июле 1918 г. и убийство графа Мирбаха, посла Германии в России, он связывал с происками Антанты: «Англичане и французы денег не жалеют и горячо приглашают немцев на восток: пожалуйте – здесь многие до Вас бывали! Поставили горчишник на Мурмане, теперь делают пробный прокол в Москве – пожалуйте! Вот Вам и «союзническая» ориентация!»97
Однако если отклики творящихся в стране событий носят весьма фрагментарный характер в записях Б. В. Никольского, то описание каждодневных забот, наоборот, занимает значительное место в дневнике, что делает его весьма ценным источником с точки зрения реконструкции истории повседневности. Сразу же после Февральской революции Б. В. Никольский с головой ушел в работу – это было его спасением, «ширмой», которая позволяла уйти, спрятаться от событий, поглотивших страну. Полностью погрузившись в научный труд, написание статей, внесение корректур, правок, он жил, как бы отгородившись от действительности. Работал он много, боясь не успеть, не сохранить свои труды, мысли, научные прозрения. Но, как бы он ни отгораживался, ни бежал от реальности, бытовые проблемы, захватившие Петроград, его настигали. И главной из них был голод: «Вы знаете, что я не малодушен, но жизнь становится настолько невыносима, что душа начинает болеть вся, насквозь, томительно и тоскливо, сжигая тело каким-то полугорячим, исподтишка испепеляющим тлением. Каждый день становится тягостней и хуже. <…> Мы голодаем, изнемогаем, проклинаем, гибнем и ждем, что с нами кто-то сделает. И всего ужаснее, что это не конец. Пытаешься забыться, уйти, заглушить в себе ломовой усталостью, заботой о хлебе насущном, занятиями, начатыми в лучшие времена <…> Не будет ли откуда-нибудь, как-нибудь, сегодня, завтра, кусочка хлеба? И отовсюду, как темный туман, надвигается голодная и холодная смерть»
