— Организация разбита, нет никаких контактов, — ответил Дукель, и, судя по голосу, волнение его достигло предела. — А списки отряда, которые вас, очевидно, более всего интересуют, давно сожжены. Я говорил об этом в гестапо. Надеюсь, теперь вы отсюда уйдете.
Снова послышалась возня, на сей раз более энергичная. Дукель со всей решимостью взялся за непрошеного гостя. Несколько раз они ударились о дверь. Станислав отпрянул и скрылся за углом коридора. Когда секунду спустя выглянул, Дукель уже вел пришельца к выходу, заломив ему руку назад. Гость почти не сопротивлялся. Запрокидывая голову, на полусогнутых, заплетающихся ногах он плелся, подталкиваемый в спину, и яростно выкрикивал:
— Подлый предатель! Скоро здесь будет Польша! И тебя первым вздернут на фонаре!
Раздались шаги на лестнице, хлопнула дверь, лязгнул засов, и в сумрачном коридоре снова показался Дукель. Он жестикулировал, что-то бормоча. Станислав впервые видел его в таком нервном возбуждении. Дукель стал у порога, взялся за дверную ручку и прислушался. Провожая незнакомца, он обнаружил, что во время этого необычного разговора парадное оставалось открытым, и у него возникло подозрение, не воспользовался ли кто-нибудь этим и не проник ли в опустевшее здание. Ведь он, если не считать сторожа-истопника, был здесь единственным обитателем. Дукель, вслушивающийся в пустоту огромного дома, еще недавно оглашаемого живыми голосами школьников, напоминал жертву кораблекрушения на тонущем судне, с которого волна смыла пассажиров и экипаж, каким-то чудом оставив одного его в живых, но вскоре и он погрузится на дно вместе с разбитым о скалы корпусом. Он хотел было запереться в своей комнате, как вдруг заметил Станислава. Вздрогнул, рванул дверь.
— Кто это?
— Я, Станислав.
— Какой Станислав? Ах… это ты. Что тут делаешь?
— Я пришел…
— Вижу. Я запретил приходить. Чего тут ищешь?
Станислав долго не мог собраться с духом и ответить. Слова готовы были сорваться с языка, но холодный недружелюбный тон Дукеля обескураживал, отбивал охоту говорить с ним. Он даже не решился протянуть ему руку.
— Я был сегодня в Польше, — наконец выпалил Станислав. — То есть на границе. Меня приняли за шпиона, диверсанта и провокатора. Едва не передали в руки немцам. Обложили и прогнали, как собаку.
— На границе? В Польше? Чего ты туда поперся?
Станислав чувствовал, что вот-вот расплачется.
— Я хотел… Франек, я так не могу! Я не пойду в вермахт. Когда начнется война, я надену харцерскую форму, пусть знают, что я поляк, пусть меня сразу застрелят! Знаешь, что мне сказал польский офицер? Что с удовольствием бы меня вздернул. Меня, поляка, повесил бы как фашистского шпиона.
