— Я не шпион. Я пришел, чтобы…
— Кто из вас, паразитов, признавался в шпионаже? Сплошные польские патриоты, а на километр разит свастикой и Гитлером. Ты тоже, надо думать, силезский повстанец, а? Даже награжден Крестом за храбрость, который стянул у кого-нибудь во время обыска…
— Нет, пан капитан. Я польский харцер… Из дружины…
— Ага… из дружины? Из Bund Deutscher Osten[5]… Фамилия?
— Альтенберг. Станислав Альтенберг.
Офицер иронически усмехнулся.
— Лучше ничего не могли придумать? Харцер Альтенберг… А может, Геббельс или Риббентроп? Ты, конечно, хочешь сообщить мне, где стоят ваши танки? Мы уже сыты по горло такого рода ценной информацией. Скажи своим, что мы на них плевали. Пусть, наконец, пришлют свои танки. Мы лучше знаем, что нам делать с танками, чем с такой мразью, как ты. Обыскать его, — приказал он солдатам, — и препроводить на немецкую заставу.
Станислав почувствовал, как у него подкашиваются ноги.
— Пан капитан, — произнес он сдавленным голосом. — Я поляк. Играл в футбол здесь в Катовицах. Сержант Куртыба, он меня знает, мог бы подтвердить. Я пришел, чтобы вступить в польское войско… Хотел, прежде чем начнется война, к своим… А вы… на немецкую заставу. Они меня расстреляют.
Внезапно вмешался один из солдат:
— Осмелюсь доложить, пан капитан, я видел его на нашем стадионе. Забил красивый гол. Он вроде говорит правду.
— Не вмешивайся! — рявкнул офицер. — Что ты знаешь о войне?! Вчера пальнул футбольным мячом в ворота, а завтра выстрелит тебе в спинку. Выполняйте приказ!
Пограничники принялись выворачивать у него карманы. Он безразлично отнесся к обыску, повторяя сдавленным голосом:
— На верную смерть отправляете. Меня, поляка…
Вывели Станислава с винтовками наперевес. Во время допроса откуда-то приползла туча, и хлынул мимолетный дождь. Когда вышли на улицу, падали уже последние капли. В воздухе, мягком от сырости, пахло влажной листвой. Они шагали по асфальтированному шоссе. До границы было не более полукилометра. В ушах еще звучал иронический голос офицера, и жестокий, прямо-таки неправдоподобный приказ. Ведь это же уму непостижимо: польский солдат ведет его под винтовкой, чтобы передать в руки немецкой полевой жандармерии. Какой-то кошмарный сон, сейчас он проснется, и все будет, как было.
— Позвольте… — услыхал он собственный и вместе с тем словно чужой голос.
Пограничник прервал его на полуслове:
— Молчи. О чем бы ты ни заговорил, все равно шпион или провокатор.
