— Так что же мне сказать, чтобы вы мне поверили? Немцы вам не возвращают ваших дезертиров. Им дают оружие, обучают убивать вас. А вы меня…
— Я тебе верю, — сказал солдат. — Ты не похож на тех, которые сюда приходили. Боишься по-настоящему. Это заметно. Мы уже не одного перебежчика завернули. Те подлюги только прикидывались. Верно? — обратился он ко второму солдату. Тот подтвердил нечленораздельным ворчанием. У Станислава затеплилась надежда.
— Отпустите меня?
Солдаты молчали. Они объяснялись жестами, которых он не мог видеть. Только чувствовал, что за спиной у него решается его судьба.
— Отпустите? — повторил Альтенберг с надеждой в голосе и одновременно ощутил прикосновение дула винтовки, как бы приказывающего ему изменить направление.
— Ты должен вернуться туда, откуда пришел. Это все, что мы можем для тебя сделать.
— Я же хотел в Польшу… — начал Станислав, но голос за спиной решительно возразил:
— Нет. Нас могут расстрелять за то, что отпустили шпиона.
— Понимаю. Пустите…
Свернули с шоссе на дорогу, по которой Станислав был препровожден на заставу. Вели прямехонько за проволочное заграждение. Оттуда уже не было возврата. У него оставался только один путь: назад, в рейх. Немного помолчав, солдат задал Станиславу неожиданный вопрос, видимо уже давно его мучивший.
— Скажи, — произнес он не без колебания, — правда ли, что у немцев танки из фанеры?
— Спятил, что ли?! Кто тебе это сказал?
— Был разговор…
— Ерунда. Я недавно поступил на металлургический завод. Там выпускают броню. Из лучших сортов стали.
— И я так думал, — сказал солдат. — Похоже, что дела будут невеселые. Еще нас переживешь. Ну, ладно, проход здесь. Дуй, только на немцев не нарвись.
— Спасибо. Не пускайте их в Польшу.
Альтенберг почувствовал, будто его вынули из петли, и бросился в просвет между рогатками.
Найти Дукеля. Непременно встретиться с Дукелем. Рассказать о своих перипетиях и пытаться уговорить вдвоем перейти границу. Сташек и сам не знал, хватит ли у него духу еще раз попытаться, однако бездействовать не мог. Но вот дома ли Дукель? Ведь ему грозил арест. Два дня назад был обыск. За это время его могли взять десять раз. Может, вообще не собирались упрятать за решетку, просто хотели припугнуть или не нашли у него ничего такого, что послужило бы поводом для ареста.
Здание польской гимназии было погружено во тьму. Разбитые уличные фонари напоминали остовы высохших деревьев. Сташек подошел ближе и спрятался за углом. По другой стороне улицы прохаживался одинокий полицейский. Что он охраняет? От кого охраняет, если вопреки его бдительному присмотру были разбиты фонари, окна и забаррикадирована невесть откуда извлеченным хламом парадная дверь гимназии? Прячась за углом, он с минуту прислушивался к удаляющимся шагам полицейского. Убедившись, что больше никого поблизости нет, он одним прыжком достиг парадного. Несмотря на баррикаду, дверь была приоткрыта. Значит, недавно кто-то входил или выходил. Почему не закрыл за собой? Не задвинул засов? Неужели в доме никого нет? Станислав осторожно проскользнул в вестибюль и на ощупь поднялся по лестнице на второй этаж. Бесшумно заскользил к комнате Дукеля. Вдруг, еще за несколько шагов от двери, услыхал громкий разговор. Говорили по-польски. Это его ободрило. Остановившись у порога, он поднял было руку, хотел постучать, но что-то удержало его. Станислав затаил дыхание, припал ухом к темной щели. Разговор вдруг смолк. Услыхали его? Нет. С шумом полилась вода из крана, звякнул отставленный стакан, кто-то с облегчением вздохнул, вероятно утолив жажду, и раздался незнакомый Станиславу голос:
