, а школьным мастером. Со словом école у французов сопряжена совершенно другая идея, нежели у нас. Быть в школе значит то же, что у нас, в просторечии, быть в ученье, а в каждом ремесле есть мастер. Разбойник же, получивший прозвание maître d’école, был мастер своего дела. В старину у нас, в России, учители в народных школах назывались в просторечии школьные мастера. Во-вторых: условного языка (argot) парижских тюрем и гнусных мест не надлежало переводить по лексикону Гейма или Татищева, а следовало в этом деле подражать немецкому переводчику, г. Дицману (Diezman), который французский тюремный условный язык, или арго, передал таким же немецким языком. (1843. № 183. 18 авг.).
Не со всеми рекомендациями Булгарина можно согласиться; например, с переводом maître d’école он явно перемудрил; выражение это означает именно «школьный учитель»; в современном переводе Я. Лесюка, Ф. Мендельсона, О. Моисеенко и М. Трескунова, выпущенном в 1989 г., этот персонаж назван Грамотеем. Зато goualeuse и в современном издании переведена как Певунья. Но дело не в частностях, а в очевидном стремлении Булгарина взвесить и оценить семантику французских слов и сравнить с ними их русские переводы. Мы не касаемся здесь дискуссии о романе Сю, которая развернулась в 1843–1844 гг. в русской прессе; о некоторых ее аспектах напомнил в недавней статье К. А. Чекалов[346], однако он не касается в ней переводческого аспекта, как не коснулся его и Белинский в своем подробном анализе «Парижских тайн»[347]. Белинского интересовали в первую очередь содержание и идеология французского романа, Булгарина же интересует, помимо всего прочего, соответствие русского перевода французскому оригиналу.
Еще более подробна и обстоятельна его критика анонимных переводов «Замогильных записок» Шатобриана, напечатанных в «Отечественных записках» (1848. Т. 61) и в «Санкт-Петербургских ведомостях» (1848. № 235–271):
Г. Краевский печатает перевод «Замогильных записок» Шатобриана в двух своих периодических изданиях: «Отечественных записках» и «Литературной газете», и если кто не прочтет «Записок» Шатобриана в подлиннике, тот из перевода в «Отечественных записках» получит совершенно противоположное о них понятие. Что у Шатобриана бело, то в «Отечественных записках» черно, и наоборот. С тех пор как стали переводить с иностранных языков на русский, не было еще подобной ералаши! Представим в доказательство несколько образчиков. См. «Отечественные записки», 1848, ноября № 11 отд. «Науки и художества», стр. 94: «Впрочем, когда Вечность заткнет мне уши обеими руками, тогда в
