– Извините, – ласково проворковал доктор, плотно зажмурив левый глаз, – забыл вас предупредить. В этом крыле электронные устройства запрещены. Тогда я пропустил по недосмотру. Но сейчас не могу. Правила есть правила.
Его неожиданно крепкие руки вырвали у растерянной Марианны мобильник. Тимур Сардокович меж тем не прерывал свой подобострастный лепет, с трудом вязавшийся с его бесцеремонными действиями. Дальнейшее и вовсе не укладывалось в рамки приличия. Черный санитар с резиновой дубинкой на поясе, не оставив Марианне времени проявить негодование, рывком отворил ворота отсека № 29 и грубо втолкнул туда коляску, а сам остался стоять в проходе, преграждая путь.
– Тимур Сардокович, немедленно верните телефон! – опомнившись, воскликнула Марианна, когда резкий свет желтых ламп ударил в глаза, в полной мере осознавая, что приезд в клинику был чудовищной ошибкой, к несчастью, не первой в ее неразумной жизни. – Я передумала. Я не собираюсь ни с кем разговаривать. Я еду домой!
Марианна развернула коляску, но выход преграждала черная нерушимая стена в виде черствого охранника с глазами мутной черни.
– Зачем так спешить? Вы поговорите немного с Илюшей. Я скоро вернусь, – приторно и настойчиво проговорил доктор.
Санитар сделал шаг назад, и перед носом девушки с шумом щелкнул железный засов.
Марианна развернула коляску и продвинулась в спрятанный от назойливого света угол палаты, где в позе эмбриона неподвижно лежал знаменитый медиум. Марианна прекрасно сознавала всю наивность питаемых надежд, но в сложившейся ситуации приходилось хвататься за соломинку. «Завотделением – псих. Это очевидно. Но и у психов должна быть логика. Возможно, он врач, фанатично преданный профессии, тот, кто любой ценой жаждет исцелить безнадежного пациента. А я… Я – лекарство, средство для достижения цели. Что, если я разговорю пациента и доктор меня отпустит? Что если…»
– Эй, Илья Вадимович, вы живы? – громко позвала Марианна, вплотную подъехав к лежавшему на коврике телу.
Пациент и ухом не повел. На пике нервного напряжения мысли Марианны, подобно тараканам, разбегались по углам, и разум тщетно метался пытаясь собрать их воедино. Колеса инвалидной коляски касались напольного коврика. Марианна осторожно двинулась вперед, потянулась вниз, дотронувшись рукой до плеча беловолосого медиума. Тот на мгновение приоткрыл глаза – мимоходом бросил безразличный взгляд на лицо девушки, секундой позже его веки снова опустились. «Ах да… – вспомнила Марианна, – он же – чертов поэт, реагирует только на стихи». Она отчетливо сознавала способ разговорить поэта-медиума. Но комком в горле застыло волнение, парализовав и разум, и речь, так что ни одной рифмы не удавалось выудить из головы. Стало тяжело дышать, будто кто-то вдруг отключил вентиляцию, или это случилось уже давно, но ощутилось со всей остротой лишь теперь. Духота перемежалась с яркостью света, вызывая дурноту. Комната поплыла перед глазами. Влажные от холодного пота ладони сжали обода колес, и Марианна из последних сил устремилась к выходу, что есть мочи барабаня о железную дверь:
