Когда случались остановки, он ходил по окрестностям. Спустя много лет описывал учителя в китайской деревне, от которого воняло водкой и опиумом; он бил учеников по пяткам бамбуковой линейкой. В публицистике Генрик оставил только пару отчаянно печальных зарисовок из санитарных пунктов, которыми заведовал. Несколько кратких упоминаний в других произведениях, письмах, «Дневнике» он посвятил встреченным тогда людям, особенно китайским детям, с которыми сразу подружился. «Бедная моя четырехлетняя Йоу-Я из времен японской войны. Я написал ей посвящение на польском. Она терпеливо учила неспособного ученика китайскому языку»{111}. Он с нежностью думал о ней в гетто.
Писал письма матери, которая старалась поскорее вытащить его из армии, даже обращалась к царице – безрезультатно. Переписка не сохранилась. Вместо несуществующих отчетов Корчака можно почитать тексты, которые собрал Мельхиор Ванькович в цикле очерков «Война и перо». Там он цитирует рассказы польских врачей, напечатанные в медицинской прессе. Те были потрясены бессилием и моральным разложением царской санитарной службы. Не хватало лекарств, инструментов, дезинфицирующих средств и перевязочного материала. Они не знали современных способов лечения. Микроскопа не допроситься: только при эпидемии дизентерии, тифа и других заразных болезней. Единственная в Харбине бактериологическая лаборатория не успевала обслужить все санитарные пункты, находившиеся слишком далеко от нее. Бараки, которые должны были стать полевыми госпиталями, разваливались. Деньги, предназначенные на их ремонт, разворованы. Взяточничество и растраты достигли небывалых масштабов. Особой бесчестностью отличался российский Красный Крест, который наживался на всем: на доставке провизии для больных, на лекарствах, на одежде. Миллионные счета, что он выставлял, невозможно было проверить, потому что в конторах и на складах то и дело случались пожары, в которых сгорали товары и счетные книги.
Когда Генрик сходил с ума от тоски и желания бунтовать, доктор Тадеуш Лазовский из Харбина, давний эмигрант, утешал его: хуже всего первый год разлуки с родиной. На третий год наступает спокойствие.
5 сентября 1905 года, после месяца переговоров в Портсмуте, США, был подписан мир между Россией и Японией. Как сказал доктор Станислав Слонимский, отец поэта Антония Слонимского, «то был мир на японской подкладке», поскольку Россия в этой войне и впрямь больше потеряла, чем обрела. Доктор Генрик Гольдшмит мог наконец возвращаться домой. Но прошло еще много времени, прежде чем он выбрался с маньчжурской территории, – он попался в ловушку революции, парализовавшей всю Россию.
