«Антиеврейские выступления во Львове» – так эвфемистически было названо случившееся – разбирали делегаты от Министерства иностранных дел. В декабрьском рапорте 1918 года говорится:
Украинские войска покинули Львов в 4 часа утра, 22 дня ноября сего года. Погром начался в 9 часов утра того же дня. Армия жаждала мести, будучи совершенно убежденной, что месть эта просто необходима. <…> С 22 дня ноября начались поистине ужасающие оргии и продолжались более 48 часов. Описание происшествий мы предоставим в подробном рапорте, здесь же сообщаем, что творилось страшное. Люди озверели совершенно, началось полнейшее средневековье. С болью подтверждаем, что было некоторое количество офицеров, принимавших участие в убийствах и грабежах{188}.
Той осенью Варшаву тоже охватила антисемитская истерия, подогреваемая бульварной прессой. Каждый еврей eo ipso[29] был «большевистским или немецким прихвостнем». В наказание за это сброд крушил и грабил еврейские магазины, избивал евреев на улицах. Солдаты издевались над религиозными евреями, унижали их, оскорбляли, обрезали им бороды и пейсы. Случаи насилия и правонарушений так участились, что встревоженный госсекретарь США написал письмо Игнацию Падеревскому, представителю Польского национального комитета на мирных переговорах в Версале. Падеревский ответил, что это пустячные инциденты, которые раздуло настроенное против Польши еврейское сообщество.
Весело! Ах, как чудно!
Я пляшу, захмелевший,
От радости одуревший!
Все скачет от этого зелья,
Звенит во мне песня одна:
Евреев бьют! Веселье!
Ха-ха-ха!
Пане… поймите, пане,
Кулак… на щеке… отпечаток,
У меня, на семитской роже,
Ха-ха! Огонь по коже,
От стыда горит, не от боли!
Поймите меня, добрый пане:
Бьют! Понимаете это?
Мой нос для них – указанье:
«Бейте! Вы правы!»
Толпа – столько веры во взгляде!
Поймите, пан, Бога ради!!!
Здесь тот край святой, кровавый,
Наша Польша здесь, мой пане,
в вечной славе и сиянье,
где я жил в тоске, в надежде,
и любил, люблю, как прежде,
был и буду верен краю,
о нем Легенду слагаю,
а меня – будут бить!!!
«Песнь о битье» Юлиана Тувима, фрагмент из которой приведен выше, родилась за четыре года до того, под влиянием еврейских погромов в 1914 году. Он не опубликовал ее. Не читал на «пикадорских» вечерах. «Мы были преисполнены рвения, силы и надежды», – писал Антоний Слонимский. Он не вспоминал о тех антисемитских оскорблениях, что сыпались на упоенных свободой молодых поэтов. В глазах Станислава Пеньковского, эндэшного публициста, они были хитро организованной и щедро финансируемой жидомасонской групкой, которая с первых дней независимости начала осуществлять мафиозный план порабощения польской литературы и культуры в целом, чтобы потом сионисты могли установить над ней господство. Из-за еврейского происхождения Тувима и Слонимского вся их группа для эндэшников была «еврейскими жуликами», пахнущими луком, не знающими, что такое Бог, честь и отчизна. Согласно националистическим критериям, ни один из поэтов не был «коренным поляком». У Серафимовича были армянские предки, Ивашкевич родился на Украине, Вежинский происходил из немецкой семьи, которая в 1912 году сменила фамилию. До того они звались Вирстляйнами.
