И уходил.
«Чрезвычайный прокурорский выездной трибунал» действовал на сознание переростка безотказно.
Зло на ребят Макар Блин долго не держал. Оно проходило быстро. И какой радостью наполнялось сердце, когда видел того же Аркашку под вилами, на метке сена, когда он набирал полный, в половину копны, пласт и ловко усаживал его на приметок.
Крепкие росли ребята. Многие в неполные одиннадцать-двенадцать лет стали главой семьи, опорой, а то и единственным кормильцем. Гнулись мягкие мальчишеские хребтины, но не сломались, трещали пуповины, да не разорвались, хрустели угловатые плечи, да не осели. Самостоятельным выросло военное поколение. Правда, до большой жизни ему еще шагать да шагать, но вот поди ты… Этакие коростели сами мельницу пустили! Поначалу было рассердился — мельница не игрушка, а потом подумал: «Гордиться надо, Макар, такими архаровцами. Это же надо, мельницу! Тут не всякий мужик справится, а эти одолели».
Мельница и в самом деле грохотала, шелестела ременными передачами, гремела барабанами, шнеками. Все небольшое зданьице тряслось мелкой дрожью. Ходуном ходило дощатое завалочное отделение.
У ларя какой-то немыслимый танец отплясывали Витька, Шурик и Вовка Мазеин. Председатель так и отметил его в душе: Вовка Мазеин, а не Кито. Макар Блин не любил прозвища и радовался, когда они отставали от человека. А не любил, наверное, потому, что его до тридцати лет называли Спирькой. «Ай да мы, спасибо нам, день работам, два гулям!» — напевали в такт своей дикой пляске ребята.
На белых лицах их светилось неописуемое торжество — сами мельницу пустили! Настолько они были увлечены пляской, что не заметили вошедших, а когда увидели, то спасаться бегством было уже поздно.
Григорий снял ремень и по праву отца приготовился врезать несколько горячих хотя бы сыну, Шурику. Но председатель остановил:
— Комэска был у нас в гражданскую… Его любимые слова при виде непорядка: «Наказать и разобраться!»
Григорий сначала и не понял, к чему это Макар Блин припомнил тут командира эскадрона.
— «Наказать и разобраться!» — многозначительно повторил председатель специально для Григория. — А мы сначала разберемся. Вы, друзья, зачем мельницу пустили?
— Интересно, — сказал Витька, оттирая Шурика от грозного отцовского ремня. — Интересно было, вот и пустили.
— На спор они! — добавила Доня.
— Тихо, ты! — зашипел на нее Шурик, выглянув из-за спины Витьки. — Больше с нами не пойдешь. Играй в свои тряпочки!
