— Ребята мельницу пустили! — закричала она с порога.
— Как пустили? — не понял Макар Блин.
— Открыли воду и пустили. Витька Черемуха, Шурик и Кито, то есть Вовка Мазеин.
В последний момент вспомнила Доня слова Вовки Мазеина: «Все, робя, нет больше у вас кореша по прозвищу Кито…»
— От архаровцы! От и архаровцы! — отшвырнув ковш в сторону, начал искать сапоги Макар Блин. — Бежим, Григорий, поуродовать может мальцов!
Распугивая прилегших у ворот гусей и уток, они понеслись на мельницу. За ними тоненькими ножками пылила Доня. Макар Блин настрого запретил ей сообщать кому-либо о случившемся — помнилась недавняя гонка на пожарном тарантасе. Иногда Доня обгоняла председателя и на ходу рассказывала:
— Черемуха и Мазеин сначала поспорили — пустят или не пустят мельницу… Шурик их разбивал. А потом играть начали в вас…
— В кого? — спросил Макар Блин.
— В вас… Один, грит, я — мельник Григорий Васильев, другой, грит, ты — председатель Макар Блин. Один, грит, я смолол твою пшеницу, а ты, грит, давай стряпай председательские булки…
— Так и сказали? — удивился Макар Блин. Ничего не утаишь в этой деревне. При закрытых дверях да при занавешенных окнах стряпал он булки, а вот выглядели, пигалки! И надо же — председательские булки!
— Так и сказали, — повторила Доня.
— От и архаровцы!
Много хлопот доставила председателю эта военная безотцовщина. Матери порой не выдерживали, приходили к нему в правление: «Макар Дмитрич, похлопочите, может, возьмут мово Аркашку в колонию. Совсем извалился — курит, пьет, как мужик. Тутока с Пинягиным парнем сиренчиковскую гусиху ощипали и голой пустили по деревне. Так и до переступления закона недолго». — «А ну пришли его ко мне в правление!» — «Да разе послушатся он мово слова». — «Хорошо, сам вечером зайду».
И вечером заходил в дом. Разговор начинал с советов да бесед, но если видел, что не действовало, то снимал свой армейский ремень: «Отец твой, уходя на войну, все права мне передал. Ты думаешь, если его временно нет, то можешь и самовольничать? Почему в школу перестал ходить?» — «А, надоело!» — «Тогда почему на колхозную работу не выходишь?» — «А, успею! Жениться я надумал». — «Ага, для школы перерос, до работы не дорос, а для бабы — в самый раз женилкой вышел?!» — «Ага, вышел». Хлесткий, отрезвляющий удар председателя знали многие. И плакать после него не полагалось. И жаловаться не пойдешь. «Завтра же на уроки! Или глызы с конного двора будешь вывозить! Иначе вызову чрезвычайный прокурорский выездной трибунал! Все!»
