Когда я вверился бесстрастным волнам рек,
Я не был, как всегда, влеком бичевщиками.
Индейцы-крикуны направили мой бег,
Бичевщиков прибив над косяками.
Теперь уже ничто не трогало меня –
Фламандское зерно и английская пряжа,
Когда с командою окончилась возня,
Я плыл по воле Рек, лишившись экипажа.
В свирепой толчее, дрожа от торжества,
Как мозг младенца глух, я мчал другую зиму,
И расшвартованные полуострова,
Напора не сдержав, проскакивали мимо.
Меня благословил упругий ураган.
Как пробка я плясал, не зная дня и ночи,
Забыв средь жерновов, что катит океан,
Дурацких фонарей расплывчатые очи.
Зеленая вода текла в мое нутро,
Как мякоть яблока, мне это сладко было.
И хрупкие рули слизнула, как перо,
И пятна черных вин с блевотиной отмыла.
С тех пор я был пленен поэмою морей,
Притихнув, я глотал настой созвездий млечных,
Где голубой водой плывет без якорей
Продолговатый труп в своих скитаньях вечных;
Где, вдруг окрасив синь, и тихий ритм, и бред
Сильнее ваших лир, забористей, чем зелье,
В напруженной тиши горчайший брезжит свет
И бродит рыжина любовного веселья.
