Я знаю смерч, прибой, водоворот, борей
И небеса, грозой расколотые с краю,
Зарю, смятенную, как стая сизарей,
И то, что никому увидеть не желаю.
Я видел низкое светило по утрам
И сгустки синие его лучей безмолвных;
Я видел, как актеров древних драм,
Трепещущие лопастями волны.
Я бредил, весь в снегах, в зеленоватой мгле,
О поцелуях волн, медлительных и жгучих.
В круговращеньи сил, неведомых земле,
Я видел синеву их фосфоров певучих.
Я месяцы бродил за валом сквозь туман
(Меня топтал прибой, как стадо в истерии),
Не ведая тогда, что грузный океан
Одышливо падет у светлых ног Марии.
С цветами я мешал глаза пантер, когда
Невиданных Флорид я озирал угодья.
И зрел, как радуги стремят через стада
Сквозь горизонт морей упругие поводья.
Я знаю смрад болот, подобье старых мреж,
Гниющих в тростниках, как труп Левиафана
[107],
Стремительный обвал глухой воды, и меж
Далеких падунцов возникнувшие странно
Бесцветные солнца, и небо из углей,
И посреди мелей в коричневых лиманах
Чудовищные сны: паденье вшивых змей
Со скрюченных ветвей, запутанных в дурманах.
Мне б детям показать поющие стада
Золотоперых рыб. Не зная о причале,
Весь в пене лепестков я был. И иногда
Рассветные ветра полет мой отмечали.
Порой, устав от всех широт и полюсов,
Баюкали меня морей печальных стоны,
Дарили мне цветы оранжевых лесов.
И я, как женщина, коленопреклоненный,
Качаясь на борту, не прекращал свой путь,
Где, не пугая птиц, пришедших в исступленье,
Неосторожный труп, задумавший соснуть,
Попятившись вползал сквозь хрупкие крепленья.
И вот, как черт космат, покрыт морской травой,
Я тот, кто у смерчей заимствовал прическу.
Ганзейский монитор и парусник кривой
Не в силах выловить мой кузов, пьяный в доску.
Свободный, я летел сквозь синеватый свет,
Багровый небосвод тараня, точно стены,
Покрытые везде – вот лакомство, поэт! –
Лишайниками солнц или соплями пены.
Весь в пятнах плоскостей, безумная доска,
Сопровождаемый веселыми коньками,
В то время как Июль ударом кулака
Воронки заставлял синеть меж облаками;
Я, слышавший Мальштрем
[108] за пятьдесят округ
И бегемота вздох, покинувшего тропы,
Извечной тишиной переболевший, – вдруг
Я начал сожалеть о гаванях Европы.
Я видел острова звездистые и тишь
Бредовых облаков, открытых для ветрила.
В такую ночь ты спишь, изгнанница, ты спишь
В миллионе пестрых птиц, о будущая Сила!
Я много пролил слез. Как все солнца горьки,
Как луны мнительны и как жестоки зори!
О, пусть скорее киль расколется в куски
И хрупкие борта пускай поглотит море!
