, что – да. Но тогда и все прочие поэты. Нет, я не лучше их. Я понял только, что поэзию они не понимают. Эффект формы они принимают за стихи. Это скучно. Поэзию не делают рифмы и ритмы.
14.10
Хочу разработать какую-нибудь историческую тему, ибо писать на ура я не способен (если способен хоть каплю), а антиурбанистические тенденции «Пастуха»[56] не находят отклика. И вообще это слишком похоже на рисовое опрощение. (Впрочем, Чуваш мне нравится.)
27.10
Астерман[57] сказал сегодня, чтобы я не брыкался: я – их и похож на них. Они – социальный факт, и моя жизнь – они.
Ложь. Я не обречен на прозябание. Не быть ихним не значит идти по пути Твардовского. Они – тухлая каста Софоновых[58], плохого Пастернака, дурного Багрицкого и Паустовского.
Я верю, знаю, что хорошее со мной, что я правильно люблю этих поэтов. Я прав, и если они смеются, или негодуют, или считают меня дураком, то это только жалкая самозащита страусов, спрятавших голову под крыло. Кто они? Что можно писать о них?
Помоги, Велимир![59]
28.11
Пишу «Падение города»[60]. Читаю «Капитал». Теперь о Марксе можно говорить лишь затасканными метафорами. Но они верны. ‹…›
Что-то будет с «Падением»? Его, наверное, не поймут. Или поймут не так, как надо. А простоту не воспримут. Впрочем, пускай. Я готов сейчас по-ученически подражать Хлебникову, чтобы выйти из тупика порочной формы мистики. Я должен родиться из преодоления Хлебникова. Я – эпик.
03.12
Занят. Читаю Велимира. Пишу урывками.
‹…›
Почти спокоен. Хочется времени для стихов.
11.12
Годами когда-нибудь в зале концертной
Мне Брамса сыграют – тоской изойду
[61].
Тоска и Брамс. Знакомое желание девушки и стихов.
‹…›
«Конец Казановы» Цветаевой[62]. Очень хорошо.
15.12
Скука. Зубрю историю. Бесплодно сидел над переводом <нрзб> Мюссе[63].
Социология и статистика меня усыпляют, но о греках читаю <нрзб>. Греческие герои нужны сейчас более, чем когда-либо. История Греции должна войти в сознание современного человека с самого детства.
‹…›
Нужно писать о героях.
Нужно видеть их.
«Падение города» не получается.
20.12
Кто лучше Гоголя среди русских прозаиков?
‹…›
Достоевский, Толстой, Чехов, Горький – настоящие прозаики в узком и определенном значении этого слова. Это значит, что целое для них – все. ‹…›
У Гоголя же каждая фраза так хороша, как и каждая повесть. Смелость его безгранична.
Достоевский заставляет забывать об искусстве. Гоголь же всегда ведет тебя по грани той утрировки, которая называется поэзией.
