На следующий день Жид столкнулся на Елисейских Полях с Луи Арагоном, который только что вернулся из Москвы. Тот завел свою обычную демагогическую шарманку, стараясь, впрочем, оживить унылую мелодию личными впечатлениями. Арагон сообщил, что в советской столице скоро пройдет учредительный съезд Союза советских писателей, который представит миру сталинское видение литературы и искусства.
– Эти идеи сообщат всемирной литературе революционный порыв, которого ей так не хватает! Я сам сейчас работаю над стихами, проникнутыми философией нового общества. Вы, надеюсь, читали мой «Красный фронт»?
Жид помнил страстную поэму Арагона, в которой тот призывал открыть огонь по Леону Блюму и дрессированным медведям социал-демократии. Невероятно резкий текст наделал много шума в прессе и литературных кругах. С него начался разрыв Арагона с Андре Бретоном и сюрреалистами.
– Я назову мою новую поэму «Ура, Урал!», – продолжал Арагон. – Это будет мой творческий вклад в грандиозную работу по переделке мира в соответствии с заветами нашего любимого вождя. Планы пятилетки – вот о чем сегодня должны писать пролетарские писатели!
– А Бунин тут при чем? – спросил Жид, потрясенный равнодушием певца сталинского строя к судьбе русского писателя.
– Да плевать на этого предателя большевистской революции. Пусть идет к черту! Мне он не интересен.
Чтобы польстить Жиду и умерить его раздражение, Арагон заговорил о фильме, который задумал снять совместно с Луисом Бунюэлем. В основу сценария должен был лечь роман Жида «Подземелья Ватикана», а снимать картину планировали в Москве – советские кинодеятели уже заинтересовались и предлагали помощь.
Жида не удивляла популярность Арагона в Советском Союзе – стоило тому открыто заявить о своей симпатии к большевикам, как его книги начали издаваться в СССР тысячами экземпляров. Времена, когда Арагон печатался крохотными тиражами за свой счет, давно миновали.
Медлительность чиновников французского Министерства иностранных дел повергала Андре Жида в отчаяние. Он грозился предать письмо Бунина огласке, чего, собственно, и требовал русский писатель. Жиду представлялось, что это дело – не уголовное, а в первую очередь политическое, и решать его следовало именно в политической плоскости.
Жид считал, что обязан действовать. Так, вернувшись из Африки, он развернул настоящую кампанию против крупных корпораций, нещадно эксплуатировавших и презиравших африканцев, и заклеймил колонизаторов в своей книге «Путешествие в Конго». Только давняя дружба с начальником министерской канцелярии не позволила ему безотлагательно выполнить просьбу Бунина.
