– Рад видеть вас в отличной форме, товарищ Менжинский! – приподнялся со своего места вождь, окутанный облаком табачного дыма.
Менжинский крепко пожал протянутую ему руку. Он бросил взгляд на старую, местами залатанную гимнастерку Сталина, на его широкие галифе. Менжинский знал, что руководитель партии и правительства дорожит образом скромного большевика, и улыбнулся про себя, оценив его лукавство.
Невысокий, рябой, с густой шевелюрой, Сталин любил напоминать, что он – сын сапожника, и говорил по-русски с сильным грузинским акцентом. Последние четырнадцать лет он жил в Кремлевском дворце. Подозрительность Сталина не знала пределов. Основным методом его проявления стало физическое устранение политических противников.
Председатель ОГПУ подтвердил, что чувствует себя превосходно, и устроился в кожаном кресле, прежде принадлежавшем последнему из династии Романовых. Его главной задачей – как и для всех, кого принимал у себя Сталин, – было не выдать своих истинных мыслей и чувств.
Старые большевики знали друг друга целую вечность, но с годами их отношения начали портиться. Сталин заметно благоволил к заместителю Менжинского Генриху Ягоде и для выполнения особенно деликатных поручений привлекал именно его. До Менжинского стали доходить слухи, что его дни на посту председателя ОГПУ сочтены, что давало ему повод еще больше не скупиться на лесть хозяину Кремля.
Но откуда взялись эти слухи? Кто их распускал? С какой целью? Пока Менжинский этого не понимал, но не сомневался, что обязательно вычислит их источник. А что, если слухи распускает сам Сталин, задумался председатель ОГПУ, вспомнив о трагической судьбе своего предшественника, Феликса Дзержинского.
Утром Менжинский перебрал в памяти важнейшие события последних лет. Своим главным достижением он считал массовое уничтожение сотен тысяч крестьян в ходе коллективизации, в котором лично для себя не находил ничего предосудительного.
Всемогущий блюститель государственной безопасности, на протяжении многих лет Менжинский с невероятной жестокостью истреблял всех, кто сопротивлялся советской власти, как внутри страны, так и за ее пределами. Для него это была своего рода рутинная работа, которую он выполнял с должной энергией и энтузиазмом.
Конечно, он допускал отдельные ошибки и промахи, не без того. Но подвалы Лубянки надежно хранили свои секреты. Уж чего-чего, а этого Менжинский боялся меньше всего. И вообще, возможно, все эти разговоры – просто провокация, и верный ленинец Сталин проверяет его на преданность. Если так, он знает, чем ему ответить.
