Неожиданно Литвинов почувствовал на себе пристальный взгляд этого грубияна Поскребышева и снова занервничал. Чем же все-таки вызван интерес Сталина к Ивану Бунину? Он допускал, что у вождя могут быть свои мотивы, зачастую чуждые логике, но какие именно?
Чтобы успокоиться, он охотно выкурил бы сигарету, но дымить сигаретой в столь величественном месте было бы непозволительно. Да и сам Поскребышев, известный как заядлый курильщик, с момента прихода Литвинова не сделал ни одной затяжки. Он разговаривал по телефону и намеренно понизил голос, явно не желая, чтобы его реплики коснулись слуха наркома.
Перед выходом из дома Литвинов в приступе ностальгии прослушал несколько концертов для фортепиано Сергея Рахманинова. Два года назад эта музыка – одно из тайных увлечений наркома – попала под сталинский запрет, поскольку Рахманинов позволил себе антисоветские высказывания в зарубежной прессе.
Литвинов держал в памяти сведения, полученные в доверительной беседе с председателем ОГПУ Вячеславом Менжинским. Знаменитый композитор приезжал к Ивану Бунину в Прованс. Его видели там в обществе писательницы Нины Берберовой и нескольких художников, враждебных советскому строю. «После того как Бунин опубликовал «Окаянные дни», – добавил Менжинский, – его вилла в Грасе превратилась в настоящее гнездо антисоветчины». С тех пор ОГПУ не спускало с него глаз.
Литвинов взглянул на часы: без десяти минут два. Он желал одного: чтобы встреча со Сталиным состоялась до обеда. Литвинову меньше всего хотелось садиться с вождем за стол: Сталин сразу заметил бы, что у наркома нет аппетита, и засыпал бы его неудобными вопросами.
Недавно врачи обнаружили у Литвинова язву желудка. В его медицинской карте было записано: «Переутомление и нервное истощение». Литвинов помнил, что его предшественник Чичерин ушел в отставку по состоянию здоровья. Должность наркома иностранных дел была трудной и требовала крепких нервов.
Сомневаясь в диагнозе, врачи предложили Литвинову вернуться в больницу для дополнительного обследования. Имея дело с заботой о здоровье высших должностных лиц, равно подверженных ипохондрии и политическому фанатизму, они проявляли предельную осторожность и бдительность.
За несколько минут до беседы со Сталиным нарком по-прежнему не понимал, с чем связана такая спешка. Процедура рассмотрения кандидатур Нобелевским комитетом шла своим чередом, и шансов у предателя Бунина было немного. Конечно, существовала крохотная вероятность того, что ему присудят высшую литературную награду, но неистовая Александра Коллонтай уверяла его, что этого не случится. У постоянного поверенного Страны Советов были связи в шведском правительстве, и она была готова пустить их в ход при первых признаках опасности. По словам Коллонтай, беспокоиться было не о чем.
