По лицу Александры было видно, что она растеряна и встревожена. Лагерквист задал ей несколько вопросов и, убедившись, что она действительно в большом затруднении, туманно намекнул, что знает одного «весьма влиятельного человека», который, возможно, сумеет прояснить для нее ситуацию и облегчить ее страдания.
Что это было? Дешевый блеф, попытка пустить в глаза Коллонтай пыль? Желание преуспевающего писателя еще больше набить себе цену? Он не возражал бы, если его сочинения были переведены на русский язык и напечатаны в стране, где он мог бы получить признание миллионов читателей? Ответ на эти вопросы Коллонтай предстояло узнать сегодня вечером в таверне старинного квартала Гамла-Стан, где Лагерквист назначил ей встречу.
Коллонтай, потерпевшая в деле Бунина столько неудач, уже всерьез сомневалась в успехе своего предприятия. Она сидела перед туалетным столиком, накинув на плечи японское кимоно, и рассматривала в зеркале свою худощавую фигуру. Рядом, на пестром узбекском подносе, стояла бутылка водки. Коллонтай потянулась налить себе рюмку.
– Не надо бы вам, – с материнским участием заметила помощница.
Коллонтай взглянула за окно. С неба падали белые пушистые хлопья. Ветви голубых елей, окружавших двор, гнулись под тяжестью снега. Еще одна зима в одиночестве, вздохнула она.
Новогодние праздники давно остались позади. Сколько долгих месяцев она не виделась с сыном Мишей, который жил в Москве! И с внуком Володей, который рос вдали от нее! Скоро он пойдет в школу. Как бы ей хотелось вместе с ним сидеть над букварем и слушать, как он читает свои первые слова!
На нее накатила смутная и не свойственная ей тоска. Сегодня она расплачивалась за то, о чем когда-то писала. Не она ли с настойчивостью повторяла, особенно по случаю празднования Международного женского дня, что освобождение женщины невозможно без радикального разрыва с семьей и детьми?
От Миши давно не было писем, с беспокойством подумала она. В стране, где элементарные свободы были сметены темными ветрами революции, никто, включая ее сына, не мог чувствовать себя в безопасности. Любой мог попасть в жернова слепой государственной машины, к любому в дом могли неожиданно нагрянуть сотрудники ОГПУ.
Но в данный момент Коллонтай одолевали иные заботы. Ей звонил Валериан Довгалевский, но лишь для того, чтобы сообщить плохие новости: облачившийся в одежды добродетели Андре Жид отказался помогать Москве в деле устранения Бунина из списка кандидатов на Нобелевскую премию. Он настаивал на том, что русские не должны оказывать давление на членов Нобелевского комитета.
