«Что значит писарь! — подумал Никитенко. — Два дела успевает: и бумаги листать и за мной следить! А ну, как увидит?..»
«Воды! — решил Никитенко. — Воды прибавить!» И, протянув руку, опрокинул ведро. Мутный поток, негромко всхлипнув, предательски ринулся прямо к столу писаря. «Стоп! Не пройдешь!» Снова, на четвереньках, наступая к окну, Никитенко нечаянно заглянул между ног и увидел другую половину комнаты, которая оставалась чистой, как в сказке, и даже знакомый окурок лежал беленький-беленький, словно подснежник.
«Вот бы где служить!» — подумал Никитенко. В канцелярии было светло и тихо, как у мамки в хате. И сама фамилия писаря будто нарочно напоминала о сливках, о парном молоке, о домашнем твороге. Только не было у мамки в хате такой красивой таблички, какая висела за спиной писаря — «Экономьте энергию!» И для чего здесь такая табличка? Разве можно здесь растратить много энергии? Полы вот, и те моет дядя…
…Коварная вода, остановленная с фронта, скопилась на флангах и, двигаясь вдоль стены, подползла, словно трехголовая черная змея, к ефрейторским подошвам.
— Эй, парень! — вскрикнул писарь. — Ты что же это? Палубным способом? Очумел, что ли?
Но сразу затих, когда, поднявшись из-за стола, узрел остальную картину: половину канцелярии, залитую грязной водой, а посреди — здоровенного детину, упавшего на колени, и похожего на мальчика, пускающего кораблики.
— А я думаю: чтой-то воняет? — сказал Крынкин. — Парень ты вроде интеллигентный. На тебя не подумал… Ты откуда такую воду достал?
— Из ведра, — доверчиво сообщил интеллигентный парень.
— Ну, братец, теперь понимаю, почему твой взводный раздробился. Сколько он тебе влепил?
— Два наряда…
— Ей-богу, мало! Ну, это он по неопытности, по первому разу!.. За тревогу, говоришь? А конкретно? За что, спрашиваю?
— За карабин.
— Ржавчина, что ли?
— Не. Я его потерял.
— Что-о? — писарь даже присел от неожиданности.
— Потерял. Когда лыжи брали. Лыжи взял, а карабин оставил…
— Боевой карабин? — все еще не верил писарь.
— Боевой, — подтвердил Никитенко, довольный, что его поняли. Он все еще сидел на корточках, снизу глядя на писаря. Тот лишь почесал рыжий затылок и косо усмехнулся:
— Беда с тобой! Пацифист ты или лодырь? Ты что? И полов мыть не можешь? Ты что же вообще можешь?
— Натирать, — ответил Никитенко. — В казарме паркет…
— Да ты встань, — сказал Крынкин. — Рубаху сними. Вспотел! Швабра-то у тебя для чего? Эх, тюря!.. Сейчас снизу прибегут: небось весь штаб промочил!..
