2
Одним из способов «самообразования» были беседы с «жертвами». Так Крынкин называл провинившихся солдат, которых присылали мыть полы в штабе батальона. Большинство бедолаг легко распахивали душу, и Крынкин чувствовал себя водолазом, ныряющим в глубины казарменного бытия.
Одна из таких «жертв» явилась к писарю вскоре после того, как батальон связи очень неудачно поднялся по тревоге: на сильном морозе не завелось несколько моторов и вдобавок произошла неразбериха с лыжами, которые по приказу комбата держали в отдаленном от казармы сарайчике.
«Жертва», с ведром и шваброй ступившая на порог канцелярии, была огромного роста, широченная в плечах, с круглым, будто вспухшим лицом. «Не иначе, в лыжном сарайчике кому-нибудь по личности съездил!» — определил Крынкин. «Жертва» растерянно моргнула глазами и доложила:
— Рядовой Никитенко… прибыл… помыть…
— За что? — весело и строго спросил Крынкин, догадавшийся, что перед ним туповатый, еще, не отесанный первогодок.
— За тревогу… — протянул штрафник.
— Ну, валяй, приступай! От окна валяй, — по-простому сказал Крынкин и тут же с важным видом углубился в бумаги.
Никитенко, не торопясь и не двигаясь, глубокомысленно озирал коричневатые канцелярские половицы. В общем, они были довольно чистыми: немного пепла и окурок возле плевательницы да сырой след возле стола. Вопрос, вызвавший раздумье, заключался в том, стоит ли опускать, на этот в общем-то не грязный пол, очень грязную и вонючую тряпку, что мокла в ведре. «Не стоит», — решил Никитенко. Но все еще думал. Сержант Крученых велел вымыть тряпку, а зачем ее мыть? Отмоется сама: от половиц, если нажимать пошибче. А грязь на коричневом не очень заметна…
Не раздумывая больше и зажмурив глаза, он запустил в холодное ведро растопыренные пальцы… Открыл глаза — и увидел широкую черную лужу, очень отличавшуюся цветом от коричневых половиц.
«Разнообразие получилось», — удрученно подумал Никитенко.
— Кто тебя наказал-то? — услышал он за спиной голос писаря. Спокойный голос — значит, лужу еще не увидел.
— Лейтенант…
— Климов, что ли?
— Так точно, — с пыхтением вымолвил Никитенко, стараясь поскорее размазать злосчастное озеро и пятясь могучим задом на дубовый стол писаря. Ефрейтор предусмотрел столкновение:
— Осторожно, мебель не повреди!
Никитенко, не разгибаясь, тоскующим взором оценил предварительные результаты: вместо компактной лужи на половицах темнели косые полосы жидкой грязи.
— О чем задумался? — опять спросил ефрейтор, обращаясь к обтянутому штанами заду.
