Мрачная символика заключалась в том, что движение, поставившее своей задачей спасти венгерскую нацию от гибели, развернуло свои знамена на кладбище…
Правые, разумеется, сразу почувствовали, чем здесь пахнет. Пламя этой кладбищенской лампадки еще только-только засветилось, а реакция уже ударила в набат, завопив о пожаре. Церемония возложения венков не нашла бы, пожалуй, сколько-нибудь серьезного отзвука, если бы на нее не откликнулся сам противник, пусть даже в форме грубых наскоков. Во всех своих газетах — начиная от «Уй мадьяршаг» и кончая «Вирадат» — реакция, включая клерикальную католическую печать, развернула широкую пропагандистскую кампанию, прибегнув к угрозам, клевете, обвинениям в предательстве, принадлежности участников церемонии к Коммунистической партии. Заговорила и «тяжелая артиллерия» в лице Милотаи. Он написал большую передовую статью «Октябрьские лампады» и, пугая призраком революции 1918 года, угрожал, что придет «новый октябрь», если со всей беспощадностью не сломить тех, кто зажигает лампады на могилах Кошута и Танчича.
«Открытая демонстрация против нашего великого немецкого союзника!» — вопили нилашистские листки, требуя, чтобы полиция занялась расследованием дела «поджигателей». Больше месяца на страницах газет не унималась буря, велась травля, делались открытые и скрытые намеки на «советских агентов Народного фронта». Райниш и его группа даже внесли запрос в парламент, требуя расследования дела Венгерского народного фронта, упоминая об измене родине, а сами тем временем, открыто предав свою родину, пытались пересмотреть историю. Они уже не довольствовались тем, что заглушили, умертвили в душе народа прежние, подлинные идеалы, они старались теперь их фальсифицировать.
Делали они это, правда, осторожнее, чем «брат» Фидель Палфи. Они не сбрасывали памятник с пьедестала, а пробовали перекрасить его в современные тона. Они не отрицали историческое величие Кошута, но всячески доказывали, что сегодня и он искал бы благополучия для Венгрии в ее переходе на сторону Германии и, будь он жив, вместо Дунайской конференции, сплочения малых народов для борьбы против экспансии германского империализма, несомненно, предложил бы Дарани, Имреди, Бардоши присоединиться к антикоминтерновскому пакту и тройственному союзу… Зато Танчича они не щадили, поскольку «красный» цвет было весьма трудно перекрасить в «зеленый». Как только они его не называли! И взбалмошным, сумасшедшим стариком, и осквернителем религии, безбожником, и анархистом, подстрекающим людей против церкви, — словом, инкриминировали ему все то, от чего с ужасом отворачивалась любая венгерская христианская душа. Не обвиняли его только в одном — в принадлежности к евреям…
