Контрреволюция попыталась воспользоваться этой ошибкой и в целях создания массовой базы заявила для виду, будто поддерживает требования крестьян о проведении земельной реформы. А против рабочего класса, изолированного таким образом от крестьянства, были приняты самые жесткие меры. Контрреволюционеры не удовлетворились тем, что уничтожили или бросили в тюрьму руководителей пролетарской революции, загнали в подполье коммунистическое движение. Они старались разгромить и другую организацию рабочего движения — социал-демократическую партию. На нее сыпались обвинения в предательстве, в сионизме. Контрреволюция разгромила типографию; двое сотрудников газеты «Непсава» товарищи Шомоди и Бачо были убиты.
Однако в конце концов феодальная реакция решила, что гастроли контрреволюционной «труппы» пора прекратить. Опасались, как бы членам «труппы» не слишком понравились политические подмостки и как бы они со свойственным джентри легкомыслием не наобещали чего лишнего. Пора было уже приводить в порядок хозяйственную жизнь, разрушенную в результате поражения в войне и революций, налаживать производство, заполучить новые рынки, заняться бизнесом. Ведь сколь бы ни был хорош контрреволюционный запал, сколь бы красивой барской забавой ни выглядела карательная деятельность «активистов», особенно расправы над коммунистами и евреями, в конечном счете рано или поздно нужно было возвращаться к «трудовым будням», так как бизнес, что ни говори, превыше всего.
Однако для нормализации всей хозяйственной жизни в стране, где уже не существовало Габсбургской монархии, требовались иностранные займы, а иностранный капитал с недоверием взирал на контрреволюционный хаос. Ему нужны были солидные, надежные партнеры, землевладельцы и капиталисты с прочным положением, а не суетливые джентри. Одним словом, надо было срочно завершить контрреволюцию, тем более что она успешно справилась с тем, что было ей поручено. Как говорится, мавр сделал свое дело, мавр может уйти…
Прежде всего следовало урегулировать отношения с имевшими крепкие связи за рубежом наполовину запуганными, а наполовину обиженными крупными фабрикантами из числа евреев. Это оказалось не столь уж трудным делом. Стоило только предстать перед ними в виде ангелов консолидации и прошептать на ухо волшебные слова, милые сердцу капиталиста: «Порядок, безопасность, преемственность прав, свобода предпринимательства», как примирение тотчас же состоялось. Снова между феодализмом и крупным капитализмом был заключен союз, удалось достигнуть согласия и по еврейскому вопросу. Все это было скреплено печатью «христианской Венгрии» и названо «сегедской идеей». А затем Иштвану Бетлену
