Ромка упрямо стоял на месте.
— Дед, что за место это?
Дед вздохнул:
— Морозь, навий мир.
По каменному полу побежала холодная позёмка.
Он выволок их в центральный зал.
— Откедова пришли, помните? — парни кивнули. — Вот туда и топайте. А я здесь посторожу.
Он отвернулся, всматриваясь в синеву.
Парни несмело двинулись к выходу. Ромка не шелохнулся.
— Дед, скажи, что это за место такое? Что это за блазень — это тот, который зеркальный?
Старик недовольно посмотрел на внука:
— Балбес ты, Ромка. Тебе тикать отсюда надо, а ты разговоры разговариваешь. Разве мало бед случилось оттого, что навью тропу открыли неумеючи? Сколько крови надо теперь пролить, чтоб закрыть ее? Сколько жизней убить?
Ромка упрямо стоял на месте.
— Дед, что за место это?
Дед вздохнул:
— Морозь, навий мир.
По каменному полу побежала холодная позёмка.
Ромкин дед, Василь Федорович Богомолов, при жизни был знатным охотником, ходил на сохатого, на кабана. В 90-е повадился в деревню медведь ходить, безобразничал на огородах, собак задирал. А потом и на пацаненка мелкого позарился. Едва отбили. Василь Федорович уже тогда стариком был. Пошли к нему соседи — помоги. Он собрался и ушел в лес. Трое суток выслеживал зверя. Потом привез в деревню тушу. Ему тогда уже хорошо за семьдесят было. Острый глаз и твердая рука ему никогда не изменяли.
Сердце подвело.
Он подтянул мешковатые штаны, присел на корточки, приглядываясь к пыльным завиткам, прислушиваясь к нарастающему гулу.
Покачиваясь и придерживаясь за колонны, из галереи показалась Гаша. Бледные руки искусаны, на запястьях — кровоподтёки. Одежду будто моль изъела, из порывов куртки торчали лохмотья белесого синтепона, рукав оторван, через неопрятные дыры видна чёрная футболка.
— Агафья! — Ромка бросился к девушке.
Та посмотрела на него безумными глазами, отпрянула:
— Не подходи!
Ромка замер, доверительно показал ладони:
— Гаша, это же я, Леркин друг, Роман Чижов. Мы тебя на Казанском вокзале встречали, помнишь?
Дед Василь нахмурился:
— Не трожь её сейчас. Вишь, кровищи сколько? — по пальцам девушки, действительно, стекала струйками кровь, капала на тёмные плиты. — Повезло девке — откупилась, от блазня просто так не уйдешь…
Девушка смотрела мимо него, глаза округлялись, их постепенно заполнял ужас, и Ромка видел, как он отражается на измученном лице, проступает мертвенной бледностью, дрожью потрескавшихся губ, чернотой размазанной по щекам косметики. Он проследил за взглядом девушки: на стене проступала белая ледяная пена. Острые иголки инея рассекали камень, просачивались сквозь его поры и тут же застывали белёсыми взломами.
