Уже подходя к величественным и мрачным плитам, почувствовала, тчо сегодня пришла не зря.
Что сегодня наступит весна.
Розовый гранит. Тонкая гравировка. Размашистый детский почерк. Софья Арсеньевна Афанасьева.
Сгорбившаяся фигура тёти Поли у засыпанного почерневшим снегом цветника. Рядом, плечо к плечу, притихшая тетя Катя.
Всё, что от них осталось.
Лерка боялась, что не справится.
Скрипнула калитка. Женщины вздрогнули, оглянулись. Две пары потухших глаз. Посеревшие лица.
"Я здесь, ты — там", — слова Волота, засевшие глубоко под сердцем.
Она поздоровалась. Шагнула через калитку. Молча, присела рядом.
Воробей спрыгнул с худой берёзки, несмело шагнул за рассыпанными хлебными крошками.
— Им уже хорошо, — прошептала Лера. — Это нам без них плохо. Суетно и тоскливо. А им — уже хорошо.
Тетя Катя всхлипнула, покачала головой:
— Ведь одни там.
— С чего вы такое взяли? — Лерка боялась, что придется врать. Врать она не умеет. Прикрыла глаза: за синеватым пологом мелькнули ярко-синие глаза. — Вместе они. На века теперь вместе.
Перед глазами встала отчетливая картинка. Лера с облегчением вздохнула, описывая:
— И бабушка с ними рядом, низенькая такая, глаза ясные, фиалковые, и платочек все теребит.
— Мама моя, — недоверчиво проговорила тетя Поля.
— Ну, вот, значит, с бабушкой. А мужчина такой представительный, вся грудь в медалях, кто он Соне?
Тётя Полина улыбнулась, в глазах засверкали слезы:
— Отец мой, Иван Степанович. Две войны прошел. Она с ними?
Лерка кивнула.
— А Даша, с ней кто? — светлые глаза смотрели с надеждой.
— И она не одна: баба Степа, Ульяна и Борис — кто они вам?
— Бабушка моя, тётка и муж её, они в один год умерли, в году в 86-м, — призадумалась Дашина мама.
Запутанная головоломка оказалась задачкой для третьего класса. Что было бы, если бы меч Абаса не оказался в Леркиных руках? Что было бы, если бы Даша не заставила демона отдать ей его, меч, проникающий в его сердце. Меч, рожденный в его недрах.
В голове звучала месса в ре миноре, знаменитая Lacrimosa, а на розовом граните поблескивали очки в модной оправе.
Дарить тихую радость и светлую грусть — её, Леркин, дар.
Всё-таки, дар, а не проклятие.
