Медсестра заглянула в палату, увидела там свернувшуюся калачиком Леркину соседку по палате, кивнула в сторону сестринской.
— У меня сегодня последнее ночное дежурство, завтра домой уезжаю, в Дербент.
Лерка испугалась:
— А как же я?
— У каждого из нас — своя битва, — отозвалась она.
Они миновали пустынную рекреацию, на посту сиротливо горела настольная лампа, из каморки доносились голоса участников известного политического ТВшоу. Рагда отомкнула деревянную дверь.
Узкая кушетка, приготовленная для сна, гора поглаженных простыней и наволочек, стопка аккуратно сложенных одеял, запах подогретого ужина.
— Садись, чаю хочешь? — не дожидаясь ответа, женщина нажала серую кнопку чайника.
Вода утробно загудела.
Поставив перед девушкой разорванный пакет с печеньем, тонко нарезанный и засахаренный лимон, она уселась напротив, подперев подбородок кулаком.
— Знаю, вопросов у тебя в голове много. Только ответов у меня — мало, — вздохнула она. — Институтов по нашей части не придумано. Умных книжек не написано. Всё, чем мы располагаем — древние легенды.
Лерка отхлебнула горячий чай. А Рагда продолжала:
— Мне же дед что сказал: будет девочка, такая же как ты. В коме — лёгкая добыча для Демона, ведь проснуться сама не сможет. Моё дежурство. Смотрю — видящая ты…
Лерка встрепенулась:
— А как это заметно?
— У тебя ЭКГ подпрыгивало всякий раз, когда кто-то умирал.
Лерка вспомнила прорывавшиеся сквозь сонную пелену крики.
— Выходит, слышала их, — женщина поправила блюдце с лимонами, придвинула его ближе к девушке. — Потом смотрю, график скачет, будто бежишь ты. Давление подскочило. Вот и сообразила я, что ты в беде. Давай тебя приводить в чувство. И по щекам тебя лупила. И трясла. Потом стала пальцы колоть. Только боль тебя и вернула. Верно старики говорят: боль — наша жизнь.
— А что было бы, если бы вас рядом не было? — спросила Лерка. Хотя и сама догадывалась, что.
Рагда изогнула тонкие брови:
— Верней всего, там бы и осталась, — помолчав, добавила: — Спрашивай, что тебя волнует, скажу, что знаю.
Лерка прижала горячие пальцы к вискам, подавляя накатившую тошноту.
— Я уже поняла, что есть два мира: живых и мёртвых. Волот хранит границу. Мои подруги, вероятно, эту границу невольно нарушили. Как и Татьяна. И другие призраки, приходившие ко мне, — она нахмурилась и посмотрела на медсестру: — Мне страшно об этом говорить, но, наверно, Волот хочет убить меня. Чтобы не было больше проблем с нарушением границ. Хотя, с другой стороны: я же не одна такая. Почему убить он хочет именно меня? Я чем-то отличаюсь от других?
