Один аспирант спросил у Нади Кораблевой, почему, по ее мнению, так кстати пришлись для крестьянской Руси реформы Петра.
— Время подоспело, — слегка подумав, ответила Надя. — Жизнь стояла, как болото, и ждала своего пахаря и осушителя. Петр и явился таким пахарем, злым, беспощадным, но трезво понимающим перспективы развития государства…
Аспиранты уныло переглянулись, один вывел ей в экзаменационном листе пятерку, заметив:
— Да, именно ждала перспективного пахаря.
Надя отлично уловила иронию. Ее не задела насмешка выбывших из возраста аспирантов. Она над ними посмеивалась про себя.
В коридоре столкнулась со знакомым поэтом — абитуриентом, эстонцем, высоченным парнем в алом свитере. Он оттеснил ее к стене и начал читать стихи на чужом суровом языке. Надя робко глядела снизу на высоко покачивающееся, светлое, одухотворенное лицо. Губы поэта шлепались друг о дружку, и с них срывались брызги, от которых она из деликатности не уклонялась. Эстонец провалился еще на первом экзамене, но не уезжал почему-то, бродил по коридорам факультета алым привидением. Наде он нравился, и она спросила:
— Почему вы не уезжаете домой, Саша?
Он ответил, что скоро уедет, но следующим летом вернется непременно, пусть она его ждет. Надя тут же поклялась ждать.
Она смеялась. Знала, чувствовала — пустяки это, прелюдия, мелочь, игра.
Мир покачивался над ней выше лица поэта. Ее мучили предчувствия и запахи. У нее в комнате в родительской квартире пахло теплыми одеялами. Она знала, что это — смерть. Подруга, армянка Катя, забегала в гости, присаживалась у ног ее на ковер, и от нее пахло аптекой.
«Все смерть, — со сладким ужасом думала Наденька. — Все вокруг — смерть!»
— Ты, Катя, пахнешь смертью! — говорила она подруге.
— Да, — соглашалась Катя. — Хочешь задушу?
Они боролись до изнеможения, всерьез душила армянка. Черными, влажными волосами запутывала рот, тело ее давило камнем. Надя отталкивала, извивалась — ух ты! — как рядом смерть. Жутко! Весело!
Наде Кораблевой весной исполнилось семнадцать лет. Ей ли смерти бояться. Смерть к нам с годами приходит, день за днем, а поначалу манит, как желанный сон.
Попрощавшись с поэтом, Надя выскочила на улицу. Солнце. Люди снуют. Милиционер на углу. Куда покажет — туда все машины и едут. Какая власть дана человеку. А потому, что в форме и с кобурой.
Из будки она позвонила папочке на работу. Он нервничал, ждал ее слов, а она нарочно медлила:
— Ну, что, папк… Ты же знаешь, экзамен — это всегда лотерея. Кому какой номер выпадет… Как кому повезет.
