На этом лучше всего поставить точку, ибо дальше начнется совсем другая история. Но все же не могу удержаться от нескольких прощальных слов.
Несмотря на большую разницу в возрасте между нами, мы были дружны с Сергеем Боровковым в ту пору, когда он был молод и самонадеян, и будущее открывало перед ним восхитительные перспективы. В его чертах я с любопытством пытался угадать приметы нового, бодрого и сильного поколения, идущего на смену нам. Подобного рода наблюдения всегда связаны и с огорчениями, и с приятными надеждами.
Нынче много развелось молодых людей, которые заранее правы во всем. Думаю, что такое впечатление создается потому, что время для них приспело и они стали особенно заметны. Многие из них с такой уверенностью заглядывают в завтрашний день, точно до них никого на свете попросту не существовало. Может, действительно им ведомы некие тайны, знанием которых природа награждает лишь избранных, а может, напротив, душа их от младенчества опустошена каким-то наследственным, роковым недугом? В Сергее Боровкове для меня явственно обнаружилось, что стремление к добру и к чистой жизни подкрепленное только доводами рассудка, при соприкосновении с реальностью способно производить не меньшие опустошения, чем зло в его натуральном виде. Должно быть еще что-то непременно в человеке, чему трудно подобрать название, но что делает любое движение спасительным для людей, к коим обращено. Возможно, это обыкновенные доброта, и жалость, и способность к состраданию, то есть те качества души, важность которых мы обыкновенно осознаем с годами.
Со временем Сергей Боровков сам стал задумываться об этих вещах. Когда мы в последний раз с ним встретились, он поступал в аспирантуру, был предельно собран и сосредоточен, что всегда было ему свойственно, но в темных глазах его иногда мерцала усталость, вряд ли подходящая его возрасту. Он был одинок и старался забыть о своей первой любви. «Это не любовь была, а наваждение». Сердце его билось ожесточенно. Преодолевая неловкость, я выспросил некоторые подробности. С Верой Андреевной они расстались окончательно, кажется, она вышла замуж за своего художника. С Ксютой иногда перезваниваются, но всерьез о ней Боровков не думает.
Мы вместе пообедали в «Русском чае». Боровков по своей манере старательно выдерживал дистанцию, избегал откровенности, но в конце, когда нам подали чай, произнес неожиданные слова:
— Знаете, я никому не могу принести счастья.
