«Ты мне жить мешаешь!» — сказал он Вере, будто она его слышала. Увидев пустую, припорошенную инеем телефонную будку, обрадовался. Судьба послала ему знак. Покопался в записной книжке, нашел нужный номер. Будка стояла на отлете, как избушка лесника. Ксюта сама сняла трубку.
— Ты мне и нужна, — сказал Боровков деловито. — Ты меня узнала?
— Узнала.
— Ты помнишь, о чем мы говорили в прошлый раз?
— Помню.
Боровков немного подумал.
— Ксюта!
— Да, Сережа.
«А может, ничего не надо, — подумал он. — Может, и заводиться не стоит. Она совсем ребенок». Но тут он вспомнил, как она целовалась. Так дети не целуются.
— Я не звонил, потому что был не совсем свободен. Ты понимаешь?
— Конечно, понимаю.
«Что там она понимает, интересно?» — подумал он.
— Я был не свободен, но скоро надеюсь освободиться. Да и то сказать, нам ведь с тобой не к спеху, верно?
— Ты меня держишь про запас, — весело догадалась она.
— Не совсем так, Ксюта. Я погибаю, а спасти меня можешь только ты.
Она пробормотала что-то невразумительное. К будке подошел мужик в клетчатом пальто.
— Что?! — крикнул Боровков.
— Ничего, Сережа. Я говорю, смотри не опоздай.
— Ах, вот как. Ты мне угрожаешь?
— Сереженька, — заспешила она. — Я по тебе соскучилась. Ты мне иногда снишься, но очень редко почему-то.
— Я тоже по тебе соскучился, — холодно сообщил Боровков. — Я же тебе сказал, попозже перезвоню.
— Нет, ты этого не говорил.
Мужик подергал дверь в будку. Боровков погрозил ему кулаком.
— Слушай, малыш. Тут какой-то ненормальный рвется. Вроде вооружен. Так что до свиданья. Не отходи от телефона.
Выйдя, он попенял прохожему:
— Я и минуты не разговаривал.
— Извините, я вас через стекло не разглядел.
В будке не было стекла, дверь зияла уродливой дырой, но ответ показался Боровкову вполне убедительным.
Часа полтора он кружил по улицам — без цели, без всякого смысла. На душе было серо, как в пургу. Патом вдруг с удивлением обнаружил, что до дома Веры Андреевны рукой подать — пять остановок на троллейбусе.
«Нечего, — сказал он себе. — Любое дело надо доводить до конца, добивать до точки. Учись у Кащенко, слюнтяй!»
Дверь Вера открыла. В вечернем длинном платье, с высокой прической, с ярко накрашенными губами — Боровков ее не признал, дух захватило, богиня! — неужто это она была к нему добра в ту заколдованную ночь? Вера зато его сразу узнала.
— Ты?! — выдохнула испуганно.
— Ты не одна? У тебя художник?
— Да… Почему ты не предупредил?
Боровков повесил пальто на вешалку, по обыкновению причесался у зеркала, обернулся к ней. Улыбнулся восхищенно:
