— Вот, значит, как, — заметил он, склонив голову и пряча глаза, — мои слова вызывают у тебя только насмешку. И как же это понимать, скажи на милость? Я давно вижу, что играю при тебе роль клоуна, но ведь это не моя роль. Я бы и рад тебе дальше услуживать, но боюсь, не справлюсь. Мне бы чего-нибудь попроще.
— Говори потише, Антоша. Мы не одни.
— Ох ты, конспираторша! Да я на весь мир готов закричать, что хочу на тебе жениться.
— Но у тебя же семья.
После этих слов Антон Вениаминович и впал ненадолго в столбняк. Он смотрел на нее с ужасом, лицо его окаменело, губы шевелились беззвучно. Наконец он выдавил:
— Ты точно взялась меня доконать. Да что же ты за человек такой, Вера? Каким-то страшным даром наградил тебя господь. Ты умеешь с самым невинным видом говорить чудовищные, противоестественные вещи.
Антон Вениаминович повысил голос, за соседними столиками с любопытством прислушивались. «Кому-то повезло, — подумала Вера. — Спектакль на сцене, и в буфете бесплатный театр». Счастливое настроение ее таяло. Она уже поняла, что Антон Вениаминович настроился жевать свою жвачку до бесконечности. За ним это в последнее время водилось.
— У меня семья, ты сказала? Боже мой, какое поразительное открытие! И как уместно ты мне напомнила. А то я уж стал забывать… Вера, Вера, опомнись! Какой же ты жестокий человек. Я ночей не сплю, измучился, изолгался, чувствую себя на грани нервного истощения и вот обращаюсь к тебе, самому близкому для меня человеку, за помощью, и что же слышу в ответ? В ответ я узнаю, что у меня, оказывается, есть семья. Да полно, Вера, ты в своем уме?
Прозвенел второй звонок. Буфет пустел.
— Мы пойдем смотреть второе действие? — спросила Вера.
— Нам надо на что-то решиться, — продолжал Антон Вениаминович с трагической гримасой. — Так далее продолжаться не может. В общении людей существуют определенные санитарные нормы, нельзя нарушать их безнаказанно.
— Но чего тебе не хватает, Антон? — не выдержала Вера. — Я принадлежу тебе. Больше никого у меня нет, и ни о ком я не думаю. Чего еще? Сейчас нам обоим хорошо, легко, мы любим друг друга. Но где гарантия, что, если мы поженимся, все останется по-прежнему? Ты же сам говорил, я чудовище. Да и у тебя, прости, милый, характер не сахарный. Ты избалован поклонением, известностью, ты…
— Договаривай!
— Нечего договаривать.
— Неужели ты не понимаешь, что наше поведение безнравственно? Мы сами не живем и не даем жить третьему человеку — моей несчастной жене. Она-то почему должна страдать? Я хочу дать ей свободу, пусть у нее будет возможность заново устроить свою судьбу.
