Боровков недоумевал, как это командиру удалось выманить его на никому не нужный, глупый поединок, и холодно злился. Петров, в свою очередь, не заметив сразу, что они остались вдвоем, предположил, что это затея Боровкова, но не злился, а с удовлетворением думал, что наконец-то ему представился отличный случай посадить в лужу этого спортивного пижона. Петров был корня мужицкого, крестьянского и хорошо знал, что такая, на измот, работа — это не на ринге кулаками махать. Он был абсолютно уверен в себе, исподтишка наблюдал за Боровковым и удивлялся только одному, почему тот до сих пор не попросил хотя бы передышки. Боровков давно двигался на втором или на третьем дыхании, но ему и в голову не приходило сдаваться. С улыбкой, отразившейся на его почерневшем, мокром лице брезгливой гримасой, он подумал, что, вероятно, наступит миг, как при глубоком нокауте, когда сознание его померкнет и он рухнет вялым снопом на эту раскаленную твердь. Только тогда командир сможет торжествовать и ни минутой раньше. Но он надеялся, что этот миг наступит еще не скоро, а может быть, не наступит никогда. Ровно, по каплям, текло время, как нежная струйка в песочных часах. Движения у обоих стали неуклюже-протяжными, как при замедленной съемке.
Первый раз они передохнули, когда Лена Козелькова прибежала узнать, не случилось ли чего у мальчиков, и сообщила, что каша давно остывает. Петров нехотя оперся на лопату, и то же самое за ним проделал Боровков.
— Вы, ребятки, идите ужинайте, — распорядился командир. — А мы с Сережей, пожалуй, добьем тут, чтобы раствор не пропал. Ты как, Сергей?
— Я думаю, надо бы вон тот уголок немного прихватить, — вежливо ответил Боровков.
Лена ничего не поняла.
— Вы что, мальчики! — оскорбилась она. — Шесть часов. Вы издеваетесь, что ли? Нам что, потом ночью посуду мыть?
— Она правильно говорит, — поддержал ее Давыдов, тяжко переживая, что остался за бортом неслыханного марафона. — Потопали ужинать. Без нас они скорее кончат.
Ребята молча собрались и ушли.
— Ты не устал? — заботливо спросил Петров.
— Да нет, с чего уставать, — застенчиво ответил Боровков. — Разогрелся немного.
После этого они, не разгибаясь и больше не перекинувшись ни единым словом, работали еще часа два и отвалили замесов пятнадцать, точно считать было недосуг. А потом получилось так. Они несли полную бадью, покряхтывая и сопя, не слыша никаких посторонних звуков, потому что оба почти оглохли от чудовищного многочасового напряжения, первым шел Петров, он споткнулся о маленькую выбоину, как только и разыскал ее, и, с хрипом вздохнув, грузно повалился на бок, не выпуская ручек бадьи. Боровков по инерции сделал еще шаг, больно приложился коленом о железный край бадьи и, чудом избежав соприкосновения с раствором, упал на спину, перекатился и лег рядом с Петровым. Пару минут оба не двигались, наслаждаясь покоем, потом Боровков повернул голову и с трудом разлепил ссохшиеся губы.
