По проулку, вихляясь и пританцовывая, пробежал моложавый, высокий, с рыжей бородкой мужчина. В глазах его — бесноватый, горячий блеск, грудь увешана булавками. Будто раньше видал его где-то Назарьев. Спросил:
— Кто это?
— Жора Чуваев.
— Ну-у? Это же боевой офицер, что в отпуск наезжал?
— Он самый.
— Пьяный, что ли?
— Пьяный на всю жизнь. Шальной он теперь. Отвоевался.
— Как это?
— А так… Был в офицерском отряде генерала Алексеева, под Ростовом попал в плен к красным. И умом тронулся. Должно, не сладко в плену у красных. Привезли его казаки на днях вшивого и спихнули на руки сестрам.
— Эх, бедняга.
— Характер у него бабий, — пожалел Сысой. — Парнишкою он с девками водился. Нежный был, конфеточки посасывал. В юнкерах в красивой одежде красовался, а вот до дела дошло… Ну, ничего, нам и такой Жора спонадобится: с дурака меньше спросу.
Сошли к берегу Ольховой. Сысой повесил ружье на сук вербы, снял патронташ. Из сумки вытащил бутылку, запечатанную тряпкой, на широкий лист лопуха вывалил хлеб, сало, лук.
— Давай посидим рядышком, да поговорим любочко. Мой дед любил так говорить. — Сысой налил мутного самогону в стакан. — Давай на помин души наших, кто сложил голову в том бою под курганом. Какие орлы жизни лишились. Э-эх… — Сысой опрокинул стакан, понюхал кусок хлеба. — Того казака, что мы с чердака сняли, забыл… какой-то краснопузый пополам развалил.
— Конопихина. Баба его сына родила.
Назарьев припомнил худого и бледного казака Конопихина, слезы беременной жены, угрозы хуторян. Будто чуял тот, что погибнет.
— А теперь они по-другому над нами измываются: налогами задушили, в закрома лезут, хлеб гребут. Можно терпеть такое? — спросил Сысой.
Жевали молча, глядя на тихую гладь воды.
— Видал я Любаву… — спокойно продолжал Сысой. — В красном отряде она. На коне, в кожаной пальтушке и рядом с ентим, с Митрием. Как голубки. Милуются на глазах у людей. А она, чертовка, аж красивше стала. Эх, я бы эту парочку на колени поставил и плакать не дозволил.
Сысой косил глазами на Игната, но тот жевал, лишь сузились глаза, сдвинулись брови.
— Ты небось слыхал — в Мурманске чужестранный десант высадился, Керенский сколачивает армию в Англии и Франции. Скоро двинет. Новости, брат, хорошие, а ты захныкал. — Сысой подливал в стакан, рвал на куски хлеб, жевал жадно, будто торопился куда. — А совсем недавно в Москве германского посла Мирбаха насмерть бомбой убили. Немцы не простят. Вот-вот загорится… Генерал Муравьев изменил красным, одумался. На Москву с войском двинулся. Скоро Советам жарко станет. Не читал письмо генерала Краснова к царицынским рабочим?
