— Вот. Читай. — И Казарочка читал по слогам: — «К гражданам России! Временное правительство низложено!..»
— А как это понимать?
— Выгнали, стало быть. Теперь вся земля беднякам отойдет. А у рядовых казаков земля не конфискуется.
— А где бумагу взял?
— Добрый человек дал.
— Как же это: власть — и выгнали? Не бреши, Казарочка.
— Как?.. А вот так… Арестовали штаб Керенского с генералом Красновым и Войтинским. Ну, а как арестовывают, небось видал?
Озираясь, собирались, негромко гомонили.
— «Государственная власть перешла в руки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов… — читал Казарочка, запинаясь, водя пальцем по строчкам. — Дело, за которое боролся народ…»
— Может быть, что и выгнали. Она и власть-то была шаткая, вроде как неправдишная.
— Видал я Арсения, юнкера нашего, — хвалился Казаркин. — С красною звездою, с наганом. И по всему видать — не рядовой он: конь под ним справный.
— Помутилось все на белом свете…
— А может, и при новой, то бишь при Советской, власти жить можно будет? А? Как думаете? — спрашивал Казаркин. — Неужели так, ради шуму это затеяли? А ить это не шутка — власть спихнуть.
— Ты, Никита, со всеми поладишь.
— Окромя своей родной маменьки…
— Ге-ге-ге…
— Проваливай! Ишь, пришел в станицу правду искать, народ булгачить.
Через неделю на куренях сорвали красные флаги. Притаилась, затихла станица, как перед грозой.
— Ишь чего им захотелось, — злобствовал хозяин магазина, но не громко, с оглядкою. — Земли! Хлеба! Отдать лодырям все, что я всю жизнь горбом наживал? Не-ет! Мы не простачки-лапотники.
Сысой, прикативший на сговор к станичному атаману, ликовал:
— Войсковой круг не спит. Казаки и юнкера во главе с Калединым в Ростове штаб большевиков на распыл пустили. Типографию ихнюю, что газету делала, по кускам раскидали. Теперь краснопузым не очухаться.
А скоро опять красный флаг взметнулся над бывшим Советом. Прасол Дорофей посмеивался:
— С такими игрушками во власть мануфактуры не настачишься.
Дядя Аким рассуждал как бы сам с собою, не глядя на ученика:
— Вот оно… пришло. То… про что говорили добрые люди. — Губы у него подергивались, в глазах стояли слезы. — Дождались. А жизнь новая не наладится долго. Драться будут казаки. Богатенькие. Им это не по нутру. А бедных-то больше, чем богатых! Солдат больше, чем генералов!
И мастеровой засобирался в дорогу.
— Куда пойдешь? — спросил Игнат. — В такое-то время. Оставайся у нас. Привык я к тебе. Мы не обидим.
— Пойду. Доброй ты души человек, но… Чего ж я буду в клуне, как птичка в клетке. Хочу поглядеть своими глазами, как жизнь меняется. А может, и моя подмога кому нужна будет, словцо доброе? Даст бог, свидимся.
