— Вот как… — почему-то растерянно и тихо проговорил Игнат, вглядываясь в знакомое лицо. — Здорово, Любава. — Помолчал и добавил насмешливо: — Здорово… свояченица.
— Здравствуй, Игнат, — Любава, не моргая, смело, даже дерзко смотрела на вошедшего, расправив плечи и выпятив грудь.
Игнат выдержал этот ее смелый холодный взгляд.
— Проходи, Игнаша, проходи, — робко попросила толстая, неповоротливая хозяйка Фекла. Пелагея круглыми глазами отчужденно глядела на Игната. Уголки ее губ опустились, будто плакать изготовилась.
— Спасибочка. — Игнат снял кепку. — Вот когда свидеться привелось… Судьба или… как говорят, рок… — Игнат почувствовал, как у него задрожали пальцы. Крепче зажал кепку в руке. Боялся, что выплеснется злость сразу. Сдерживая волненье, решил погодить, не говорить пока ни слова. Торопиться теперь некуда.
— Гора с горой не сходится, а челове-ек… — пропела Феклуня.
Игнат, проходя к столу, почувствовал пристальный взгляд Любавы. Сел, облокотился о стол, покосился на гостью. «Уже не гордо глядит, как бывало в девках. Прижмуряется, либо плохо видит. Должно, помотало бабу. Полиняла, — отметил Игнат. — Время никого не прижеливает». На виске Любавы багровела свежая ссадина, левую руку, забинтованную ниже локтя, Любава прикрывала концом косынки, накинутой на плечи. Но была в ней своя особенность — во взгляде, в голосе, в улыбке, — какую Назарьев не мог бы обсказать словами, но какую узнает среди сотен других, не обмишулится и уж никогда не забудет. Нет, не забудет: не ему она улыбалась в былые те годы… Толстая, полногрудая Фекла засуетилась у печи, метнулась в другую комнату и выставила на стол бутылку водки.
— До войны покупала, — заметила хозяйка.
— Это зачем, Феклунья? — спросил Игнат, усмехаясь.
— Да как же… встрелись. Да и гость ты в моем доме редкий. А то донюхаются эти, что с неба, как черти, спрянули, и выжрут.
— Не время теперь. И с какой радости? — Игнат постучал пальцами по столу. — Да-а, встреча… Гм… — Он хлопнул себя по колену кепкой. — Куда же путь держишь? Ежели, конечно, не секрет…
— Не знаю… выздоровлю вот… — сказала гостья устало, хрипло. На лбу у нее проступили мелкие капли пота.
— Перебудет на хуторе, — вставила Пелагея.
— Знать бы, сколь перебывать… а то, может… — Игнат посмотрел в глаза Любавы, спросил глухо. — Партейная небось? И депутатка к тому ж…
— Да, — коротко ответила Любава.
И стало тихо. Слышно было, как на потолке скребла мышь. Феклунья оторопело застыла с тарелкой в руках. Потом вздохнула.
