Вечером Ермачок постучал к Игнату, положил кусок сомятины на стол, сказал:
— Это — на вашу семью. Вот… — Потоптался Ермачок, не глядя хозяину в глаза. — От злости, Игнат Гаврилыч, жизнь не улучшится. Сам ведь понимаешь, что я почему. Мне, думаешь, не больно? Хлеб выгорел не по нашей вине. Иду мимо поля, как мимо кладбища.
Беда не ходила по хутору в одиночку. Цеплялась к хуторянам всякая хворь — ветрянка, глотошная, многие семьи мучились животами. С утра до вечера у домика фельдшера сморкались и кашляли худые угрюмые люди, глядя в землю тусклыми глазами, всхлипывали дети.
А как-то вечером чуть не стоптал Игната Матвей Кулагин. Шумно дыша, размахивая руками, бежал бывший предводитель отряда по проулку голый и стонал. Шарахнулся Назарьев через плетень в чужую усадьбу. А утром Кулагин рассказал о горе своем:
— Прицепилась ко мне чесотка. Ну, нет мне покою. Изодрался весь. Ночами не сплю. Разыскала баба синего камню. Развела в чашке с водою. Мажься, говорит, и как рукой хворь снимет. Разделся я в сарае, намазался. Поначалу — ничего, покалывало чуток, а потом загорелось тело, будто огнем обхватило. Нет терпения моего. И махнул я куда глаза глядят. Когда бегишь — терпимо, станешь — моготы нету. Добег я до моста вашего, зажмурился и сиганул в воду. Там полегчало. Фу… Бабу одну испужал крепко. Заорала она, бедняжка, дурным голосом.
На побеленных стенах куреней стали поселяться неровные надписи, нацарапанные в потемках, впопыхах: «Смерть коммунарам»; «Конец Советской власти»; «Оградим казаков от налогов».
Выходя на крыльцо середь ночи, Игнат иногда слышал, как трещат кусты у Ольховой. А как-то на заре стрельнули из кустов в председателя Совета, да промахнулись.
Кому-то ночами не спалось.
С заходом солнца закрывали хуторяне ставни, замыкали погреба, укладывались спать.
В Совете дежурили с вечера до рассвета милиционер и комсомольцы. И когда наведывались отряды ЧОН, перестрелка ненадолго затихала.
Просыпался Игнат рано. Будили жалостливые вкрадчивые голоса: «Подайте Христа ради» или бойкие нахальные: «Хозяюшка, давай погадаю. Всю правду расскажу».
Поскребся вечером и к Назарьевым голодный человек. Игнат поглядел в окно и отшатнулся — на крылечке стоял приятель отца Деян-образник. Кепка на нем старая, подпоясан веревкою. Сгорбясь и вытянув шею, глядел он вороватыми глазами на дверь. Жидкие усы обвисли. Игнат, в страхе пятясь от окна, окликнул жену, зашептал:
— Дай ему что-нибудь… Дай…
