Как-то ранним утром наткнулся Игнат за хутором на тестя. Остановил его коммунар, смерил взглядом, укоризненно поглядел в мутные и покрасневшие от бессонницы глаза.
— Эх, Игнат. А я-то думал, что ты правильной стежкой пойдешь. Из семьи ты знатной, хозяйственной, а до чего дошел. Погулял — хватит. Пора бы за ум браться. Ты — семейный… Пелагея знает одно — плачет.
Игната тошнило от выпитого, разламывало голову от табачного дыма. Прохрипел:
— Пореже до ветру ходить будет!
Оставаясь целыми днями в одиночестве, Пелагея, как с людьми, разговаривала с кошкой и собакой — она упрекала их в том, что плохо едят, стыдила за то, что бегают на чужие дворы, зная всего лишь одно ругательное слово — бес. Мужу она это сказать боялась. Иной раз пробовала мягко пожурить его. «Высох от водки… Всю ее не выпьешь. Опять сапоги наясниваешь. Ох, или в женихах не нагулялся?» Игнат, раздувая ноздри на опухшем небритом лице, говорил отчетливо, угрожающе: «Ти-хо». И Пелагея умолкала. Кроткая, послушная Пелагея вела хозяйство. Она исступленно и молчаливо любила этого красивого казака из богатого рода и побаивалась его, «Живет же Феня с глухонемым. Сыночка Петяшку родила, — успокаивала она себя и подбадривала. — Укрепись духом… Кто возвышает себя, тот унижен будет. Может, когда и схомянется муженек». Пелагея знала о девках и жалмерках, с кем милуется муж, но покорно несла свой тяжкий крест замужней, вынашивая в сердце надежду, что Игнат когда-нибудь обласкает и ее. Игнат знал это, он чувствовал, как смотрит жена на него полусонного, уставшего, укрывает одеялом и шепчет ласковые слова, как над дитем малым. Редко в замужестве улыбалась она. Знала, что улыбка ее похожа на сестрину. Если и пыталась, говоря с мужем, улыбнуться, то прикрывала рот передником, чтоб не досадить Игнату.
Тяжко переносил Игнат загулы, днями лежал хворый, как побитый, обветренный, худой, ворочая мутно-черными глазами. Он часто путал, что видел во сне и наяву. Просыпаясь в темной комнате, ощупывал кровать, стену — определял вначале, дома он или свалился на чужую постель в чужом доме? Потом мучительно припоминал, что делал и где был вчера, решал, прислушиваясь к гомону на проулке, наступил ли вечер или близится рассвет?
Пелагея ходила по комнатам тихо, бесшумно притворяла двери, не открывала рано ставни.
Однажды Игнат услышал, как под окном чей-то хриплый старческий голос причитывает:
— Месяц ты красный, звезды вы ясные, солнышко ты привольное! Сойдите и уймите раба божьего Игната от запоя.
