Кругом было тихо. Лукашик, осыпая песок, покарабкался наверх, мысленно ругая начальство, которое никогда не даст сделать того, что тебе хочется.
Но как только он выбрался наверх, сразу услышал вдали неясный рокот моторов. И самое странное, что рокот этот доносился с востока. «Неужели свои? Неужели?.. — спрашивал себя Лукашик.— А что, если... Нет, не может быть!»
Никто из бойцов не мог сказать ничего определенного: пожимали плечами, гадали, спорили.
Лукашик занял свое место возле Солоневича. Навалившись грудью на заднюю неприкрытую бруствером стенку окопа, он напряженно вглядывался в дорогу, но ничего не мог различить. А гул нарастал, явственно приближался. Уже было ясно, что ревут мощные танковые моторы. Только чьи?
Окопы ожили: все бегали, суетились. Еще одна искра, и вспыхнула бы паника.
— Наши! Наши! — прокатилось по траншее.
Это немного успокоило людей. Напряженность спадала, а с нею и бдительность. Многие вылезали из окопов, сидели на брустверах. Артиллеристы, разместившиеся за первой цепью пехоты, теперь очутились впереди и не знали, что делать: поворачивать свои пушки или нет.
— Вон они! — крикнул вдруг Солоневич, который стоял рядом с Лукашиком, вглядываясь в дорогу.
Он хотел еще что-то добавить, но все звуки перекрыла резкая команда: «К бою!»
Она, как ветер, сдула всех в окопы. На миг стало тихо, только гул все нарастал, приближался, слышен был уже железный перестук траков и скрежет гусениц.
Танки неожиданно выскочили из-за пригорка и сразу веером начали расходиться по полю, охватывая мощными клещами площадку с траншеями над речкой.
Теперь для всех стало ясно, что это не свои.
Первый выстрел прозвучал из нашей сорокапятки. Он словно послужил командой для обеих сторон. Поле и небо вдруг взорвались громом и грохотом. Перед Лукашиком на минуту вспыхнуло пламя, столб дыма и песка взлетел до самого неба, а его самого бросило на дно окопа, оглушив и обсыпав песком. Когда он очнулся, то увидел, что Солоневич, скрючившись, лежит рядом с ним и силится встать. Лукашик с трудом повернулся в тесной траншее и, взяв его за воротник, приподнял уроненную в песок голову.
И странно — теперь Лукашика не поразила встреча со смертью, как тогда, в первый раз, когда он увидел убитого бомбой бойца в клевере. Он спокойно глянул в залитое кровью лицо Солоневича и заметил под правым глазом рваную дыру, сквозь которую густой струей лила кровь.
Он разнял пальцы, и тело Солоневича безвольно оползло на песчаное дно окопа.
