— Эй, хлопцы! — послышался рядом голос Чижова,— Пошли искупаемся.
— Вода холодная,— отозвался кто-то.— Иди сам.
Над песчаным бруствером поднялась голова сержанта Букатова.
— Купаться не разрешается! — крикнул он.— Умыться можно, только не всем сразу.
Медленно всходило солнце. Красный слепой его диск нехотя отрывался от земли, прячась за далекие полосы тумана на горизонте. Над рекой тоже висела редкая завеса белесого тумана, она застилала весь правый берег и доходила почти до самого леса.
Было непривычно тихо, веяло чем-то мирным, что не раз и не два встречалось в жизни. И показалось Лукашику, будто пришел он с хлопцами на рассвете косить приречный луг; косы у всех острые, в торбе у каждого есть чем подкрепиться, мускулы играют молодой силой. И хочется скорее, подвернув штанины, ступить в ледяную росистую траву, размахнуться косой и взять первый широкий прокос, чтобы потом гнать и гнать его, пока коса не сядет, пока на спине не выступят соленые пятна пота. Тогда отобьешь косу, поплюешь в ладони — и снова прокладываешь себе дорогу, слышишь, как со свистом подрезает острое лезвие податливую траву, как слева высоким душистым валком ложится она на землю.
А потом, когда пригреет солнце, так приятно выкупаться в прохладной воде, освежить разгоряченное работой тело, с аппетитом поесть сала с хлебом, запить кислым молоком из кринки и прилечь на часок поспать. Крепок, здоров сон на свежем душистом сене! Проснешься — усталость как рукой сняло, и снова готов махать косой до седьмого пота, до другой росы...
А теперь... Они будут косить пулями, их будут косить, и неизвестно еще, кому суждено выбраться отсюда не подрезанным неумолимой косой судьбы...
Его раздумья перебил Солоневич. Он с кряхтеньем ввалился в окоп возле Лукашика, осыпав целую кучу песка.
— Ну, брат, и помылся! Что твоя баня,— говорил он, довольно растирая руками синеватые заросшие щеки, приглаживая стриженые, с сединой, волосы. Потом надел пилотку, подпоясался и обтянул влажную гимнастерку.— Иди, смой грехи, сразу на душе легче станет. Я тут посторожу.
На реке слышались смех, плеск, веселые, возбужденные голоса, хлопанье по голым спинам.
Лукашик съехал с обрыва и сразу ботинками залез в воду. Видно, у самого берега было довольно глубоко — вода стояла темная, неприветливая, хотя и спокойная.
Не успел Лукашик намочить руки, как сверху закричали, чтобы все возвращались.
— Скорей, скорей! — далеко разносилось над водой.— Занять свои места-а!
