— Знаешь, чем это пахнет? — не отставал сержант, решив, видимо, что Лукашик испугался.
— А ты не пугай,— равнодушно сказал Лукашик.— Еще неизвестно, как мы сегодня переночуем.
— Нигде не денешься,— успокоил его сержант.— Лишь бы сам не убежал.
— A-а, так ты нарочно пошел со мной, боялся, что убегу,— только теперь дошло до Лукашика, почему так быстро был решен вопрос, кому возвращаться за потерей.— Зря старался.
— Не криви душой, Лукашик, я тебя немного раскусил,— голос сержанта звучал весело.— Слабый ты человек, что-то в тебе надломлено. Веры маловато. А когда человек не верит в то, что делает, так он или совсем ничего не сделает, или испортит.
— А ты веришь? — в упор спросил Лукашик.
— Я — верю,— твердо ответил Букатов.— Верил и верю. Мы...— он сделал паузу — специально или не нашел нужного слова.— Все это временно... Мы вернемся сюда. Вот увидишь.
— Слепой сказал — увидим,— неуверенно отозвался Лукашик.— Надо быть или очень умным, или последним дураком, чтобы теперь...
Лукашик не кончил — споткнулся о какое-то полено и полетел наземь.
— Тьфу,— выругался он, лежа и ощупывая предмет, на который упал.— Винтовка... Проклятая!..
— Какая винтовка? — не понял сержант Букатов.
— Да вот, кто-то бросил, а я чуть шею не сломал.
Лукашик услышал, как сержант скрипнул зубами и со злостью сказал:
— Бросают, гады. Не знают, что потом подбирать придется. Ну, посмотрим...— и он погрозил кулаком кому-то в темень.
7
Они заняли чужие окопы на левом высоком берегу неширокой речки. Перед ними, как на ладони, лежал низкий правый берег, поросший небольшими кустиками можжевельника, постепенно переходящими в редкий перелесок. Мост через речку был взорван нашими саперами, после того как по нему протарахтела последняя подвода воинского обоза.
Лукашик почувствовал себя как-то увереннее. Можно хоть немного отдохнуть душою после бесконечного страха, постоянного ожидания нападения с воздуха или земли. Правда, с воздуха их и тут никто не прикрывал, но у Лукашика уже выработался какой-то инстинкт предвидения. Он мог с уверенностью сказать, что если над головами два дня подряд висели самолеты, то на третий будет хоть небольшая, но передышка. С чем это связано, нельзя было объяснить, так как не все законы войны научился разгадывать и понимать этот слишком штатский боец Лукашик, как назвал его сержант Букатов.
Важно было одно: они отгородились от противника рекой; подступы к ней простреливаются, им дали пушки-сорокапятки. Правда, Лукашик скептически смотрел на эти пушечки, которые дюжий человек мог, казалось, взять за хобот и сбросить с берега в речку. А если немцы подкатят несколько добрых пушек, двинут танки, — тут будет слишком жарко.
