Грёнинг, заявил Фишер, продемонстрировал, что психосоматические болезни являются «эпидемией нашего времени». Письма, безусловно, документируют истории бедствий индивидов, но также обнажают, по его выражению, «историю бедствий Германии». Люди, чьи конечности вдруг перестают двигаться, кто мучается от болей в желудке или имеет детей с отказавшими почками, — все они продукт не столько индивидуального опыта, предположил врач, сколько коллективной судьбы нации. Они являются «реакцией на сверхтяжелое бремя», представляющее собой «результат событий последних лет»[282].
Здесь имеет смысл проанализировать словарь Фишера. Во-первых, когда он писал о массовых заболеваниях, вызванных судьбой, то речь шла не о психологической травме. Хотя в наше время травма стала почти универсальным объяснением того, что ужасные события могут еще долго влиять на жизнь индивидов, эта идея почти или вовсе не имела распространения в Германии в 1949 г., когда объявился Грёнинг[283]. (Если этот термин все-таки использовался, то относился к физическому шоку или дефекту, а не к последствиям эмоционально тяжелого опыта.) Скорее, Фишер говорил о болезнях, вытекающих, как ему представлялось, из коллективной судьбы, — болезнях, специфических для опыта Германии «последних лет», по его выражению. Он отмечал, что весьма немногие «иностранные государства… в особенности Швеция, Швейцария и США, недавно испытывали „не вполне объяснимый“ рост [психосоматических] заболеваний». Однако «seelische потрясения» этих стран, сказал Фишер, были «не так сильны по сравнению с нашими»[284]. Он имел в виду болезни, связанные конкретно с немецким опытом.
Когда же Фишер вел речь о «результате событий последних лет», то имел в виду не эпоху нацизма и даже не Вторую мировую войну — по крайней мере не целиком. Он подразумевал лишь те последние, фатальные годы, когда война пришла к немцам домой. Немецкие читатели должны были это понимать, видя на страницах Revue упоминания бомбежек и особенно изнасилований. Это, знали они, означало разгром и оккупацию — и оккупация, разумеется, была первым результатом разгрома, коллективным провалом, из-за которого последовали все унижения. По мнению Фишера, именно разгром и оккупация уничтожили здоровье многих немцев.
Сосредоточившись на крайне ограниченном понимании случившегося «в войну» и говоря только о собственных утратах, жертвах и усилиях, нация как целое смогла снять с себя бремя вины. В складывающемся послевоенном нарративе жители Западной Германии начали воспринимать себя истинными жертвами «войны, которую начал Гитлер, но в которой проиграли все»
