– Холодное бы приложить… – погладила меня по голове Ася.
– Ох, гарацкія! – посмеивался Петрович, – Пазабіваецеся ж на роўным месцы…39
Я осмотрелся, то были сени, площадью, примерно, три на четыре метра. В сенях сложено немного дров у стены, два алюминиевых бидона, ведра, тазики, деревянные ящики, жестяной короб под газовый баллон…
– Во, бляха! – ворчал Петрович, открыв дверь в саму хату, и вытирая ноги перед тем, как войти, в хате громко работал телевизор, – Яна бы хоць дзверы на кручок зачыняла, ёб-е-маць, а то воры прыдуць, вынесуць усё з хаты, а яна і не пачуе! Глухая ж ужо стала, дык яшчэ і целевізар арэ… Ты ж гляді, Сяргей, тут лоб не разбій – таксама дзверы нізкія. Мы ж старые – уніз расцём, нам добра. А вам, маладым, ня звыкла…40
«Ага, как будто эти хатки только старики и строили, да все под себя», – промелькнула мысль.
– Гэта,… абутак не сымайце, на дварэ зараз суха, гразі няма, а пол халодцы,41 – посоветовал Петрович, вошел, наконец, мы следом. Сам Петрович свои резиновые боты все-таки скинул с ног.
Особо мне сравнивать не с чем, в деревенских домах, если не запамятовал, и не был ни разу до того раза, может поэтому меня сразу удивила планировка дома: одна сплошная комната, поделенная на две неравные части русской печкой и идущей от нее перегородкой, не достающей до потолка сантиметров двадцать; дверей нет – проем завешан шторкой желтого цвета с оранжевыми цветами. Первая половина дома, где мы оказались, видимо, выполняла функции гостиной, столовой, кухни; довольно-таки большая по площади – раза в полтора больше зала в моей квартире; круглый стол с четырьмя стульями, два кресла, сразу два дивана разной формы, там же сервант, кухонные шкафчики, рукомойник с подставленным ведром, газовая плита, сразу два холодильника – большой современный и маленький старинный, много ковров, напротив входа – телевизор, пузатый, морально устаревший. Работал он громко, с помехами, показывал выпуск новостей, сразу ушам сделалось больно от его мерзкого треска и шипения; а еще высота потолков меня поразила – вряд ли значительно больше двух метров; это подействовало на меня угнетающе, наверное, нечто такое испытывают люди, страдающие клаустрофобией.
Напротив телевизора, в одном из двух кресел, сидела старенькая, скукожившаяся, бабуся, наклонившись вперед, облокотившись на тросточку. Голова у нее была не покрыта, седые короткие редкие волосенки клочьями торчали в разные стороны.
– Трафімаўна! – громко обратился к ней Петрович, только когда уже совсем близко к ней был, тут же подошел к телику, убавил звук, – Нічога не чуеш! Я, вось, кварцірантаў табе прывеў…
