— Один из людей меня подобрал, — произнёс иудей. — И к нему я прилепился. Иначе — смерть. Возле синагог меня встретили бы каменьями. Возле чужих порогов — непониманием.
— Так, может, ты бы говорил? — спросил Босяцкий.
— Не слушайте его. Он говорит чушь. Ему тяжело говорить, и поэтому он несёт вздор. Не к чему ему было прилепляться. Я ведь такой же изгнанник, как он. Я тоже потерял своё племя... И что это за мир, где одни изгнанники чего-то стоят?
Так вот, мы спешили оставить между собой и Слонимом как можно больше стадий. Я радовался, что я не один, и силы мои прибыли.
— Д-да, — промолвил Босяцкий. — Вот как, стало быть, ты приобрёл своего первого апостола, «Христос».
— Под вечер мы пришли с ним на берег Бездонного озера под Слонимом и тут решили заночевать. Голодными, ибо я не надеялся на то, что что-то поймаю своей самодельной удой. Озеро было всё прозрачно-красным, гладким, как зеркало. И леса вокруг него были тоже зелёно-оранжевыми.
— Что это он говорит? — удивился Жаба.
— Н-не знаю, — пожал плечами Болванович [5].
— Мы сели на единственном голом холме, заросшем длинной, как косы, травою. Это, видимо, был какой-то могильник, ибо кое-где, продрав земную шкуру, торчали из земли острые камни. Как пирамиды. Только узкие возле земли и длинные, почти в человеческий рост. То прямые, а то и наклонённые. Какая с тремя сторонами, а какая и с четырьмя, как кровля четырёхугольной башни.
— Я знаю этот могильник, — ощерился Комар. — Это проклятое место. Это могильник языческих богатырей, оборотней, вурдалаков. Христианину грех смотреть на него и подобно тому, как душу погубить, — сидеть там... Запиши и эту их провинность, писарь [6].
— Не знаю. Нам было там хорошо и спокойно. Закат. Красное озеро. Древние камни. Комарьё толчёт мак.
Мы развели костёр. Я взял нитку и крюк и двинулся к берегу, чтобы поймать что-нибудь. Но как только я подошёл к воде, я услышал, что с озера несётся густая ругань, оскорблявшая и озеро, и могилы, и это спокойствие.
...Невдалеке друг от друга стояли два челна. Стояли и, видимо, не могли разъехаться, ибо мерёжи их запутались и сплелись, а как раз в месте сплетения билась большущая рыба. Ей-богу, я ещё не видел такой. Большущий сом сажени в полторы — если не в две — длиной. Видимо, он запутался в одну мерёжу, потащил её, наскочил на вторую и спутал их. Сом этот бился, раскрывал широкий рот, чавкал грибами, шевелил усами и таращил маленькие глаза.
