«Воры вы! — кричал он. — Чтобы вы редькой росли и чтобы эта бедная ваша задница болталась в воздухе».
Они пыхтели, и сопели, и возились, как ёжики, а я следил за ними. Мне некуда было спешить и некуда было идти. В этом уютном месте для меня не было места.
Они толкались, но ничего не могли поделать с ним. Он держался и кричал: «У всех разбойников на земле один язык! Его таки вы... да, его таки вы знаете! Что бы сказали ваши покойники, ваши богобоязненные бабушки в набожные предки?! Они перевернулись бы в могилах... задом к Иерусалиму, который вы продали! Зачем вам список Господа Бога — у вас списки награбленного».
И тут чей-то пинок выбил, в конце концов, его из врат. Он полетел и шлёпнулся в пыль. А потом вскочил и начал такую яростную Иеремиаду, какой мне никогда не доводилось видеть и слышать: «Ржёте вы над падением народа своего, как кони! Шакалы вы! Чтобы вам жаться к навозу, чтобы ваша кожа стала сухой, как дерево! Уши у вас не обрезаны, в гробах вы услышите; сами свиньи и свиней жрёте, и мерзкое варево в горшках ваших».
И вдруг так закричал, что меня даже разобрал смех: «Босяки-и! Тьфу на вас! Тьфу!»
Он бросал в них горстями пыли и плакал от бессилия, так как это им было, как и слова, — о стенку горох Тогда я подумал, что его и вправду могут побить каменьями и это будет плохо. Я подошёл и сказал ему: «Идём, братец».
— Он сказал мне: «Идём, братец», — пробормотал Иосия. — И я пошёл. А что мне ещё оставалось делать?
— Мы пошли уже вдвоём. В Слониме нам оставаться не представлялось возможным. Раввуни был прав: Бог словно отобрал у этого Шамоэла разум. Он хватал, как волк, за живое. Потом мы узнали, что мужики убили его и двух его сообщников и ещё двоих невиновных.
— Ты знаешь, что он заплатил долг слонимского войта и получил за это право выбивать недоимки из его мужиков? Что он действовал законно, как и говорит право княжества? — спросил Жаба.
— Он выбивал... Да кто там считал, сколько он выбивал? — ответил Раввуни. — Я предупреждал его, но он не послушался. Жалко невиновных... Но, если не считать их, мужики совершили святое дело, убив его. Так как выбил он вдвое больше, чем заплатил. И если откупщики будут и дальше грабить — будет не убийство, а бунт. Перебьют не только откупщиков — иудеев, белорусов и немцев. Будут бить и вас.
— Но-но, — прервал Комар. — Ближе к делу.
— Мы боялись оставаться в Слониме. Боялись людей Шамоэла и боялись мещан. И всё же я чувствовал себя таким сильным, каким никогда до сих пор не был. Худо одному, и лучше, если есть рядом хоть кто-то подобный.
