— Это что?
— Это, братец, изобретение.
— А это зачем? Клетка?
— Угу, — отозвалось со шкафа неизвестное cyщество. Словно в бочку.
— Замолчите, пан, — бросил туда палач. — Да, это клетка.
Помолчал. Потом произнёс с приятной конфиденциальностью:
— Понимаешь, ширится матерь наша церковь. И римская ширится, и восточная. Римская особенно. И неизвестно, которая возьмёт верх. А скорее всего — рано или поздно помирятся. И придёт время — будет она, правая вера, надо всеми другими языческими верами, над всем миром. И даже над животными и гадами. Всех, кто хоть немного иначе думает, сметёт. И будет тогда рай, тишина и благорастворение воздухов. Человека его матерь наша нежностью, да неотступным покровительством, да отеческими заботами уловит в мережу Божьего царства и любви. А вот с животными и гадами труднее. Они себе прыгают, гуляя весёлыми ногами, ползают, да летают, да поют, и нет им дела, что распинали когда-то христиан и, стало быть, теперь христиане до конца света должны распинать других и главенствовать над ними. Попробуй улови их душу. И никто над этим не думает. Ни философы эти, ни академики, ни поэты, никто... Есть, конечно, есть, ничего не скажу. Но как-то всё бескрыло, как-то всё только на людей [4]. И раз они, сопливые книжники, не хотят думать о будущем человечества и вообще всего живого — надо это всё взять в наши сильные руки. Мы не подготовились. И кому-то надобно думать о будущем, и готовиться. Вот я, скромный человек, и мастерю.
Палач прикрепил к поделке второе крыло.
— Это клетка для соловья, — он рассматривал её с нежностью и законным почётом создателя. — С крыльями. Летучая. Летай себе в ней, да и славь Господа Бога и нашу церковь.
И неожиданно легко вскинулся на ноги.
— Идём, что-то тебе покажу.
Он быстро пошёл к завесе, отдёрнул её и зажёг светильник. В неопределённом мерцающем свете проступили возле стенок огромного сарая десятки удивительных, необычных для глаза машин и сооружений.
— Всесилен он, всё он может, человеческий мозг, если с ним Бог и церковь, — тихо молвил палач. — Видишь, это прибор для добывания мозга через нос для исследования его на предмет опасных мыслей. Беда только, достаёт хорошо, а вот назад вставить, если ничего не нашёл, — этого ещё не добился. Ничего, добьюсь. Это балда с приводными колёсами. Если удачно стукнуть лет в тринадцать — никаких мыслей и намерений у человека больше не останется, кроме намерения маршировать и получать за это хлеб.
