— Примиритесь! — закричал Жаба. — Если недостаёт покровительства, падает народ, а при многочисленных советчиках...
— Ещё хуже падает, — засмеялся Клеоник.
— ...процветает, благоденствует. Ну, что вам надо? Рай ведь у нас. Помню, выпивали...
Лотр, замычав от позора, очень проворно прикрыл ему ладонью рот.
— Братцы, братия! — воскликнул Болванович. — Я вам! Мир! Что вам в этом хлебе? Не хлебом единым...
С отчаянием заметил Кирик, что драка поутихла. Много кто снял магерки. Руки, только что крошившие всё на своем пути, начали класть кресты.
— Господь Бог сказал: царствие моё не от сего мира. А вы в этом мире хлеб себе ищете.
— Эй, батька, поёшь слишком сладко! — крикнул дударь.
На него рявкнули. Неизвестно, чем это всё могло закончиться, но испортил своё же дело епископ Комар. Насупив грозные брови, он ляпнул:
— А что хлеб? Тьфу он, хлеб!
И, словно воспользовавшись его ошибкой, вдруг страстно завопил Зенон:
— Язычник ты! Поганец! На хлеб плюёшь! А чем Иисус апостолов причащал?
Второй раз за два дня удивился мужику Вестун. Но не только он. Удивились и остальные. Святотатство сказал епископ. По-простому задумал поговорить, холера.
Толпа заревела. Палки взлетели над головами. Bрезались друг в друга две массы, смешались, сплелись. Шествие, разубранное в золото, ударилось о живой заслон, начало сверлить его, стремясь стать между дерущимися. Это, однако, не удавалось. Над местом драки стоял запах пота и запах ладана, висела ругань и дикие звуки псалмов, качались — всё вперемешку — кресты, палки, копья.
Сверху всё это сильно напоминало три стрелы, нацеленные остриями одна в одну, крест с отломанное ножкой.
У креста не хватало одной части. Но в самый разгар стычки появилась и она: из Малой Скидельской улицы медленно выходили тринадцать человек в рядне. Тринадцать, покрытых пылью всех бесконечных белорусских дорог. Таких печальных, таких монотонных, таких ласковых.
— Стой-ойте! Смотри-ите! — закричал кто-то.
Крик был таков, что драка сразу поутихла. Oшеломлённое молчание повисло над толпой. Кирик видел, что все переглядываются, но никто ничего не понимал.
И вдруг — сначала несмело, а потом яростно — раскатился над гурьбою богатых хохот.
Хлебник показывал пальцем на шествие:
— Взгляни, этот в мешковине...
— Крест несёт, — хохотал рыбник. — И венец. Эй, дядька, лоб поколешь!
Хохот вскоре заразил и бедных мещан.
— Морды у них что-то мятые, — скалил зубы Зенон.
Клеоник держался за живот:
— Нет, вы смотрите, какая у него морда мошенническая. Святой волкодав.
