Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды) | страница 52
Людей было мало — едва один из пяти-десяти вышел на улицы, — но они так натужились в крике, что им казалось: нет силы, которая могла бы стать на их пути.
Низколобый сотник Корнила первым увидел из угловой башни далёкую толпу и, несмотря на то, что был тугодум, понял, чем это пахнет.
Пыль стояла уже над Старым рынком: видимо, купцы защищали площадь от ремесленников... Нет, ремесленники с мещанами ещё далеко. По дороге, наверно, разбивают чьи-то дома... Отчего ж пыль над рынком?
И сотник понял: торговцы бегут за оружием... Собираются... Будет ужасная бойня. Надо разнимать. Как? Может, бежать за Лотром? Чёрта его послушают. Что такое кардинал в преимущественно православном городе?
Корнила ринулся с забрала и побежал. Счастье, что Болванович тут, а не в любимом Борисоглебском монастыре.
Болванович только что сытно, с мёдом, позавтракал и завалился отдыхать. Пускай они там задавятся со своей анафемой. Повсюду бывать — подохнешь скорее.
Замковый митрополичий дворец был в два жилья с подземельями, в десять покоев с часовенкой. Стоял немного поодаль от дворца Витовта. Светлицы в нём были сводчатыми, низкими, душными, но зато очень тёплыми зимой: не то, что общий замковый дворец. Там — сколько ни топи — холод собачий.
От духоты маленькие окна были отворены. Видно было, как вились над башнями вспугнутые перезвоном стрижи.
Болванович лежал и сопел. У него на животе растянулась огромная, очень дорогая заморская кошка. Привозили таких аж откуда-то из-за Индии португальцы. Продавали у себя, в Гишпании, в Риме. Кошка была загадочно-суровой, с изумрудными глазами, с аксамитной коричнево-золотой шкурой. Тянулась к лицу пастыря, словно целовала, и потом воротила морду: от митрополита несло вином.
— Ну и выпил, — говорил Болванович. — Время такое, что запьёшь. Может, и ты хочешь? Тогда я...
Рядом с кроватью стоял только что вскрытый глячик с мёдом и блюдце земляники со сливками. Гринь выпивал рюмку, макал палец в сливки и мазал кошку по носу. Та облизывалась. Сначала — недовольно, потом — словно оказывая любезность.
— Не пьёшь? Как папа? Брешешь, и он пьёт. Должна была знать, если тебя с корабля в папской области купили... У-у, каналья, у-у, лентяйка, шпионка ты моя папская. Чего морду воротишь? Не по нраву? А мне, думаешь, по нраву, что лазутчики вокруг? Самого верного дьякона посадили. А город больше чем на три четверти православный. Вот пускай сами в нём и справляются, а я сам себя под домашний арест посажу. Мне и тут неплохо. И выпью себе, и закушу. Тишина вокруг, звон. И хорошо себе.