— Знамения небесные забыл? Почему он на проклятом месте спал? Почему говорил, что никаких дьяволов не боится? И запомни... и капеллан, и магнат наш его искать приказали. Сжигать таких надо. Сатана это.
— Быть э-то-го не может.
— Смотри, и корд тот же.
— Этого не может быть.
В это время в толпе раздался вздох ужаса. На сцену из фургона вывалились два эфиопа. Один был здоровый, как холера, второй тонкий и крайне женоподобный. Но оба были черны, как дети самого сатаны. Доски прогибались под их ногами, ибо они тащили под руки человека из породы тех, перед которыми падают в обмороке лошади. На человеке был золотистый парик, а из-под него смотрела тупая, но довольно добродушная рожа.
Толпа взвыла от ужаса.
— Черти! — кричал кто-то.
И тут с дуба раздался ангельской красоты голос. Был он мягким, звучным и сильным. Это, спрятавшись за ствол, чтобы не заметили, говорил человек с крыльями.
— Тихо вы. Не черти это — эфиопы. Сажей они намазались.
— Бреши! — возразил кто-то.
— Правду говорю. Звать их Сила и Ладысь Гарнцы.
— Христа зачем распинаете?!
— И он не Христос. Намеренно он это. Дровосек он бывший. Звать его Акила Киёвый.
— Ну, смотри, — слегка успокоилась толпа.
Эфиопы тащили Акилу-Христа к кресту. Акила сопротивлялся. И ясно было, что Гарнцам не под силу вести его.
— Слышал? — спросил один торговец у второго. — Голос этого, крылатого, слышал? Голос тот самый.
— Не может э... Ты прав, брат. Тот самый голос.
Толпа весело хохотала, наблюдая, как летают эфиопы вокруг Христа.
— Дай им, дай!
Акила крутил руками, тужился, но всё же шёл вперёд. Мурины скрежетали зубами и наконец взволокли его на крест.
— Ну-ка, приколачивайте, чтобы не сошёл! — рыкал Пилат.
И только тут кое-кто в толпе понял: это тебе не шуточки. Кричали-кричали, а тут, вишь ты, Бога распинают.
— Хлопцы, — спросил легковерный голос, — что же это?
— Бог... Почти голый.
— Одежду делят.
Ангел начал шептать стоявшему ниже его:
— Скажи Автуху и Левону, пусть не делят.
«Солдаты» не обращали внимания на шёпот. Делили со смаком и знанием дела. Над толпой висел размеренный — как по гробу — грохот молотка.
Акила на кресте закинул голову, закатил глаза и испустил дух. Эфиопы отступили, чтобы с видом художников полюбоваться своею работой. И тут произошло непоправимое.
Под весом Акилы крест сложился пополам (так его было удобнее перевозить в фургоне: складной, со ступенькой для ног, с надписью «INRI», которая только что так величественно окаймляла голову Акилы). Крест сложился, и под ним, показывая небу зад, стоял большущей перевёрнутой ижицей Акила Киёвый, неудавшийся Иисус.
