— Бывший король, — уточнил Вестун. — Бывшая королева. Теперь у нас королева римлянка. Из тех мест, где людей тысячами жгут.
— Да, — вторил ему Клеоник. — Дочь медиоланского князя.
— Да и Богуш уже не тот, — говорил дальше кузнец. — Колеблется панство, хлопцы. Войт у нас кто? Другие паны? Правду говорит Клеоник. Как бы нам действительно на колу не верещать. Особенно если они, как с мышами, споются... наши да ихние. А мы ведь тоже для них... мыши... Страшные грядут времена.
Они отошли дальше, чтобы не мешать художникам, и развалились на травке. Зенон, присаживаясь на свой мешок с зерном, думал.
— Дураки они, что ли? — наконец спросил он. — Мышей судят?
— Не они дураки, — толковал дударь. — Это мы глупы, как дорога. Разве маленькие могут столько съесть?
— А Комар их судит.
— А Комар разве большой? — спросил Клеоник.
— А с хорошую таки свинью будет, — пошутил Вестун.
Молчали. Ласковое — возле реки — солнце гладило лица.
— Кто всё же этот Босяцкий? — размышлял мрачно Гиав. — Какой-то он не такой, как все доминиканцы. Елейный какой-то, холера на него. По ночам к нему люди ходят. Сам он, кажется, всё и про всех знает.
Клеоник вдруг крякнул:
— Хорошо, хлопцы. Все тут свои — можно немного и открыть. Слышали, со всех амвонов кричат, что ересь голову подняла? Тут тебе ересь гуситская, тут тебе — лютерская... Насчёт гуситов ничего не скажу, хотя «чашники» и дерьмо. Убитых не судят. А остальные такие же свиньи, разве что церковь подешевле... Рим с ними, конечно, бьётся не на жизнь, а на смерть. И мечом... и... отравой. Крестоносцы. И вот, Бекеш говорил, ходят всюду страшные слухи. Словно есть под землёй, в большом укрытии... могущественнее папы...
— Ну, что умолк? — спросил Вус.
— Братство тайное, — закончил резчик. — Те же крестоносцы, которые... отравой воюют. Будто бы никто толком ничего не знает, но есть.
— А я бы таких молотом вот этим, — вспылил Вестун. — Чтобы голова в живот юркнула и через пуп смотрела.
— И вот, если правду говорят, могут они забраться не только сюда, но и в ад. А если сюда забрались — непременно Босяцкий из них. Ты взгляни в глаза. Плоские. Зелёные... Змей. Так и ждёшь, что откроет рот, a oттуда вместо языка — травинка-жало.
— Может быть, — вслух подумал Марко. — Всё может быть.
— Да зачем им сюда? — спросил Турай. — Тут у нас тихо.
Вус развёл золотыми руками.
— Молчи уж... тихо, — не удержался он.
— Нет у нас тишины, хлопцы, — промолвил Клеоник. — Безверие у нас появилось. Это более страшно для них, чем тюрингийские бунтовщики. Те хоть в Бога веруют.
